Эрнст Мезаботт - Иезуит. Сикст V [Исторические романы]

— Будь осторожен! Настоятельница окончательно просыпается, — отрывисто прошептала Роза, нагибаясь над шитьем.

Тито, будто вырывая маленькие корешки, припал к земле, и его страстный поцелуй обжег маленькую ножку мнимой сестры Терезы. Щеки красавицы загорелись густым румянцем, она вся задрожала, точно электрический ток пробежал по ее нервам.

В это время послышался голос настоятельницы:

— Тереза, дочь моя, — говорила старушка, — уже поздно, довольно тебе работать, вернемся в комнаты, скоро позовут на молитву.

— Я готова, матушка, — отвечала молодая девушка и, подойдя к настоятельнице, предложила опереться на ее руку.

— Да, моя милая дочь, я опять повторяю, такое кроткое и невинное дитя, как ты, не рождена для борьбы с житейскими бурями, — говорила добрая старушка, идя под руку с Розой. — Твоя доброта и полная беззащитность нуждаются в покровительстве. Несмотря на постигшее тебя несчастье, ты в моих глазах так же невинна теперь, как и тогда, когда явилась на свет по воле Творца небесного. Ты должна вступить в нашу общину, постричься в монахини; стены нашего монастыря — самая лучшая защита от мирского соблазна. Неужели тебе не улыбается мысль уйти от всех опасностей света и посвятить себя Богу?

— Как вам будет угодно, матушка, — отвечала Роза, скромно опуская глаза.

— Да, дитя мое, ты достойна этой благодати, Господь тебя благословит! Я тебе сообщу по секрету одно очень важное дело, — продолжала настоятельница. — Я получила конфиденциальное известие, что завтра нас посетят святейший отец папа, австрийский кардинал Андреа и наша покровительница, герцогиня Юлия Фарнезе; я тебя ей представлю.

— О как вы добры! — сказала взволнованным голосом Роза. В душе ее невольно шевельнулось хорошее чувство. В эту минуту отравительница была близка к полному раскаянию. Если бы она не любила Тито, то более чем вероятно, неизменная доброта и кротость настоятельницы в конце концов очистили бы душу юной злодейки.

— Я могу стать тебе матерью, дитя мое, — говорила настоятельница. — Ты ведь будешь любить меня, не правда ли, Тереза? Дочь должна любить свою мать.

— Без сомнения, — пробормотала Роза глухим голосом.

Слово мать вмиг уничтожило все добрые семена в душе молодой девушки. Она вспомнила костер на площади Campo di Fiori, свою мать, корчившуюся в предсмертных муках, и клятву, данную ей в тот день — отомстить за смерть матери. Роза вспомнила все это, и в ней опять пробудился инстинкт отравительницы.

Положение молодого красивого кавалера Зильбера во дворце Фарнезе было более чем странно. Несмотря на форму материнской любви, какую приняла привязанность герцогини, и на сыновнее почтение, выказываемое ей молодым человеком, домашние герцогини иронически улыбались, глядя на юного кавалера с огненными глазами. Никто не хотел верить, что Юлия Фарнезе, известная своими романтическими похождениями, питала лишь материнские чувства к такому красавцу, как Зильбер; притом же никто не знал, что кавалер был сыном герцогини. Хотя в ту эпоху Юлии Фарнезе было за уже сорок лет, но она замечательно сохранилась. Идя под руку с Зильбером в столовую, она подходила к нему, как нельзя лучше, и все в один голос говорили: «Какая прекрасная пара!» Из многочисленных романов красавицы Фарнезе этот последний ее роман с кавалером Зильбером общество находило весьма естественным и нисколько не осуждало герцогиню. Юлии были известны все эти толки, она презрительно улыбалась, когда они доходили до ее ушей, и не брала на себя труда опровергать их.

В то время в Риме да и вообще во всей Европе женские любовные приключения, облеченные в приличную форму, были делом самым обыкновенным и не считались предосудительными, хотя измена женой мужу всегда вела за собой кровавые последствия. Однако женщины привыкли к этим вендеттам, страх наказания их нисколько не останавливал, а делал только осторожнее. Красавица Фарнезе была известна как самая утонченная кокетка, и ее романтические похождения нисколько не роняли высокого престижа, которым она пользовалась в римском великосветском обществе. Но, кроме кокетства, герцогиня Юлия была еще замечательная интриганка, она никак не желала примириться с тем, что ее дядя кардинал Фарнезе не был избран папой. Юлия решила не пренебрегать никакими средствами, дабы получить папскую тиару для дяди кардинала. Для этой цели она создала заговор, в котором самую видную роль играл ее сын, кавалер Зильбер.

Как-то вечером во дворце Фарнезе собрались заговорщики, но кардинал отсутствовал, ибо по своему благородству не сочувствовал гнусным делам племянницы, замыслившей при помощи яда сделать папский престол вакантным. Один раз в разговоре с дядей кардиналом герцогиня было намекнула на свой проект, но встретила такой энергичный протест со стороны благородного Фарнезе, что тотчас же принуждена была обратить в шутку свои слова. И хорошо сделала, ибо кардинал прямо объявил, что если бы ему стал известен заговор против Сикста V, он, Фарнезе, тотчас же предупредил бы папу. С этих пор коварная герцогиня Юлия решила действовать помимо дяди. Вот почему на совещании заговорщиков не присутствовал кардинал Фарнезе. Мы уже говорили, что во главе заговора встал сын герцогини. Кроме привязанности к матери и желания угодить ей, молодой человек как протестант, естественно, ненавидел главу католицизма. Зильбер вскоре нашел себе единомышленников в лице Ламберто Малатеста, Альфонсо Пикколомини, герцога де Монтемарчиано, недовольных папой Сикстом V. В тот вечер все заговорщики сидели в боковой комнате дворца. Герцогиня Юлия с увлечением говорила, какой тон она будет задавать в политике, когда после смерти Сикста V изберут на папский престол ее дядю. Зильбер с юношеским увлечением говорил о веротерпимости, Малатеста об амнистии, Пикколомини все время молчал. Наконец, когда спросили его мнения, он просил присутствующих обратить внимание на главную проблему.

— По моему мнению, — говорил герцог со свойственной ему резкостью, — вы щиплете птицу, не поймав ее, прежде всего необходимо решить вопрос: как осуществить то, чего мы так пламенно желаем?

— Подробно сказать вам я не могу, — отвечал кавалер Зильбер. — Потому что это тайна, но, я полагаю, для вас будет достаточно знать, что через три месяца, считая от завтрашнего дня, папский престол будет вакантным.

— Через три месяца! Не очень-то скоро!

— Этот срок необходим. Поймите, нам нужно приготовиться, предупредить наших друзей во Франции, а главное, отвести подозрение от нас и наших сторонников. Не забудьте, дорогой Пикколомини, что этот строгий и фанатичный первосвященник чрезвычайно любим народом, который видит в нем олицетворение справедливости; а потому всем, заподозренным в его смерти, конечно же, не поздоровится. Если же папа при его дряхлости будет болеть несколько месяцев, то смерть его найдут совершенно нормальным явлением.