Том Холт - Козлопеснь

Я был целиком за, но Аристофан уперся. Думаю, он вообразил, что спасение жизней наших сограждан будет славным деянием, раз им посчастливилось шагнуть под его сень в час смертельной опасности. Как я уже упоминал, в своем самодовольстве он считал стоящую перед нами задачу пересечь Сицилию оскорбительно простой для человека его ума и таланта. Аристофан объявил, что не бросит их, и если его будут слушаться беспрекословно, он доставит их в Катану. Пару мгновений они смотрели на него во все глаза, а потом бухнулись наземь, обхватили его колени и принялись славить, как спасителя — сцена, которую я нашел в высшей степени безвкусной.

Разумеется, у этого идиота не было и намека на план, но признаваться в этос перед своими почитателями он не собирался. Вместо этого он приказал им снять доспехи и закопать их, что они и проделали со всем тщанием. В конце концов, объяснили Аристофан, пока они ковыряли землю, враги ищут трех вооруженных пеших; пятерых невооруженных с мулом они не ищут. Это заявление поразило наших компаньонов как проявление тактического гения, достойного славного Паламеда.

Чуть позже солнце село и Аристофан повел свою маленькую армию в поход. К этому моменту он измыслил некий план, и в принципе, бывали планы и похуже. Аристофан знал, что в Афинях всякий разумный человек обходит пьяную компанию по большой дуге. Что лучше можно было придумать, чем прикинуться группой пьяниц, ковыляющих домой после обильных возлияний в каком-то удаленном храме? Нам нужно было только разжиться реквизитом — парой винных амфор, парой венков, может быть, сосновым факелом, чтобы совать его под нос всем встречным и поперечным — все это можно было соорудить или найти по дороге. Истинная же красота плана заключалась в том — утверждал Аристофан — что если говорить на чужеземном диалекте и трудно, то петь — проще простого, особенно если это пьяное пение.

И вот мы, пятеро отчаявшихся беглецов, бредем по Сицилии и распеваем единственную известную нам дорийскую песню (гимн Аполлону коринфского поэта Эвмела), пытаясь припомнить, каково это — быть пьяным. Как человек честный, я всегда готов на заслуженную похвалу, даже если приходится хвалить идиота; и должен сказать, что наше поведение воздействовало на встреченных нами путников весьма однозначно. Стоило им заметить нас, как они пускались бежать, и многие не скупились на оскорбления, исчезая вдали. Возможно, мне не следовало удивляться успешности нашего обмана — универсальное свойство человеческой природы заключается в том, что если кто-то горланит на дороге, путаясь в собственных ногах, то все сразу решают, что он пьян. Всем хочется, чтобы он был пьяны — это оправдывает вызываемое отвращение.

Чего Аристофан не учел (да и как он мог это учесть?), так это эдикта, принятого недавно народом Леонтин по результатам некоторых городских беспорядков и объявляющего нахождение в пьяном виде в общественных местах преступлением, караемым существенным штрафом. Соответственно, когда мы добрались до окраин деревни, то были арестованы местным магистратом при поддержке верхового патруля. Ниже приведен диалог, участниками которого являются Аристофан, возглавлявший нашу маленькую процессию верхом на муле, и указанный магистрат.

♦

Магистрат : Вы арестованы.

Аристофан: За что? Мы ничего не сделали.

Магистрат : За нахождение в пьяном виде в общественном месте.

Аристофан : Это же не преступление, правда, ребята? Я говорю, это не преступление!

Магистрат : Откуда вы?

Аристофан : Из Леонтин. Из лучшего городка в мире. Рождены и выросли в...

Магистрат : А по выговору никакой ты не леонтинец.

Аристофан : Ох.

Магистрат : По выговору ты афинян.

♦

Аристофана это добило. Он запаниковал, замахнулся на магистрата факелом и яростно пнул мула. Учитывая предыдущий опыт общения с мулом, мог бы придумать что-нибудь получше: проклятая скотина немедленно застыла на месте и издала серию воплей, перебудивших, должно быть, половину Сицилии. Магистрат — человек храбрый, но глупый — ухватил его за узду и получил факелом по лицу. Всадники выхватили мечи, три афинянина выхватили свои и намотали плащи на руки.

Я намеренно пристроился в хвосте процессии на тот случай, если понадобится быстро сбежать, и сразу же кинулся бежать. Патрульный поскакал было за мной, но один из афинян взмахнул мечом и ранил его в ногу над коленом. Всадник взвыл от боли и свернул в сторону — не знаю, что с ним было дальше. Оглянувшись, я увидел, как верховые рубят афинян, как лесники — подлесок. Я уже было собирался рвануть в поисках укрытия, но некстати припомнил возложенную на меня богом обязанность охранять его любимого поэта. Очень, очень неохотно я извлек меч и потрусил назад.

Аристофан первый раз в жизни повел себя разумно. Он свалился с мула. В результате он убрался с глаз кавалеристов, занятый элевсинцами, и к тому моменту, когда я вернулся на поле битвы, успел заползти под мула и теперь прятался там. Кавалеристы не заметили моего возвращения, а магистрат (которому было, думаю, около шестидесяти лет и который только что получил горящим факелом по лицу) отступил в сторону и сейчас стоял ко мне спиной. Я схватил его за волосы, приставил меч к горлу и зычным голосом объявил, что у меня есть заложник, а сам я человек довольно кровожадный. Не очень-то героический поступок — ну так что же, я ведь и не герой.

Начальника патруля эта выходка привела в крайнее замешательство. Он был, полагаю, местным жителем и активным участником политической жизни деревни; в общем, он не захотел рисковать жизнью магистрата и приказал своим людям отойти от Аристофана подальше. Сын Филиппа выбрался из-под мула и и стремглав подбежал туда, где я прятался за смертельно перепуганным магистратом.

— Ладно, — сказал начальник нервно. — А теперь отпусти его.

— Зачем это? — поинтересовался я.

— Потому что если ты его не отпустишь, я тебе башку отрублю, вот зачем, — объяснил начальник.

Я дернул магистрата за волосы и он запищал, как мышь.

— Будь честен, — сказал я. — На самом деле ты отрубишь мне башку, если я его отпущу. Что до меня, то я всю жизнь мечтал зарезать какого-нибудь представителя местного самоуправления, и вот он, шанс.

— Отпустите его и я вас пощажу, — сказал начальник. Поскольку верховые, все десять человек, воинственно размахивали мечами, это заявление прозвучало не очень убедительно, и я покачал головой.

— Ладно, и чего же ты хочешь в таком случае? — спросил начальник в отчаянии. — Что я еще могу тебе предложить?

— Напряги голову, — ответил я.

— Если ты думаешь, что это сойдет тебе с... — начал он. Я легонько уколол магистрата. Магистрат с готовностью завизжал.