Любовь Овсянникова - Эхо вечности. Книга 1. Москва–Багдад

При всей мудрости такого решения все же из дому они выехали в конной коляске и догнали обоз только под Тулой, где кончались хорошие дороги. Прощание с родным городом было трогательным, как никогда, что объяснялось не длительностью разлуки, а тревожащей дальностью поездки. Остановившись у околицы, они вышли из коляски и долго смотрели на нагромождение зданий, на многажды виденные картины, на группы построек, на отдельные дома, окутанные теперь дымкой майского утра, и им казалось, что над Москвой был простелен охранный полог. Они испытывали невольную дрожь оттого, что сами-то из-под этого полога выехали, оставшись без его защиты.

Они словно посылали Москве благословение и наказ крепко стоять в днях и веках, чтобы уверенно встретить их возвращение. И вместе с тем брали с собой частицу ее невидимых материй, как залог их неразрывности и как опору свою на земле.

Это походило на укол ностальгии, на крик отрываемой от корня души, привыкшей к месту, на щекочущий страх перемен. Так играло с ними воображение, и игра эта была характерной для любого, кто вознамерился уехать от дома далеко-далеко.

Зато настроения они испытывали разные. Дарий Глебович изо всех сил подбадривал себя, хвалил за решимость, за оригинальность выдумки, за отвагу, что придумал это странствие, дабы избавиться от угнетающей тоски по жене. И вот как раз пуще всего жила в нем надежда на выздоровление, на воскрешение его души, на возрождение в нем увлеченности жизнью. А Гордей был исполнен энергии, горел любознательностью и жаждой познания, как малый щенок на прогулке по незнакомым местам.

— Как велика Россия, отец! И как разнообразна! — восклицал он, восторженно вертя головой по сторонам. — Как трудно привыкать к громадным расстояниям, к открытым просторам!

— Именно так и есть, — поддакивал отец. — Нам надлежит гордиться своей страной, дружок, и государями нашими, что собрали ее воедино.

— И как прекрасно, что я ее увижу. Хотя и не всю. А мы поедем после этого в Сибирь?

От Сибири Дарий Глебович отговаривался, объясняя, что этот суровый край для праздных поездок не приспособлен. Сибирь не зря манила Гордея: по семейному преданию, оттуда шли корни материнского рода. Доказательством служила фамилия ее родителя — Паратов {5} 5 Парато — очень, шибко, у поморов при характеристике бега собак употребляется в значении «быстро». , которая, если переложить ее на русский манер, звучала бы как Быстров или Дюжев.

Отец и сын Диляковы, проникшись всеобщим оживлением в природе, всю дорогу заинтересованно беседовали. Одно время вспоминали о Пушкине, которым до крайности был увлечен Гордей, а потом Дарий Глебович незаметно перевел празднословие на себя, как, собственно, и бывает, в пути. Путешественники ехали на юг, так что их единственным развлечением, кроме разглядывания и обсуждения разворачивающихся вдоль дороги окрестностей и событий, оставались беседы.

— Впервые я познакомился с Александром Сергеевичем, твоим, мой друг, кумиром, в ранней молодости, когда только начинал практиковать в медицине и ехал на Кавказские минеральные воды в поисках жизненного и профессионального опыта. Я тогда недавно окончил Московский университет, получил хорошую практику у профессора Эриха Липпса, проработав у него два года в качестве ассистента, и имел основание верить в собственные силы и надеяться на счастье. Мне шел двадцать седьмой год, и я хотел обзавестись интересными, перспективными и полезными знакомыми, с которых бы в будущем мог сформироваться круг моих московских пациентов. Жизнь казалась бесконечной и прекрасной. И все это было у меня впереди, — рассказчик замолчал и опустил голову, выдернул из подстилки сухую ароматную соломинку, начал мять ее в пальцах.

Соломинка будто этого и ждала — задышала сильнее запахами прошлого лета, долгой спячки в копне и нынешнего пробуждения в новой весне, на новых ветрах. Вот как, оказывается, пахнет прошлое! Так странны эти переплетения времен, так удивительно они выходят друг из друга, так нерасторжимы, что ни одно «сегодня» не бывает без «вчера». И ни одно «завтра» не становится каким-то независимо отдельным, непредсказуемым и неожиданным, ибо выплывет из «сегодня», из того, что мы сейчас делаем, что видим, ощущаем, о чем думаем. Выходит, мы сами формируем завтрашний день и сами же идем по его тропе, то обходя препятствия, то натыкаясь на них — и все-все тут зависит от меры мудрости, заложенной в нас. А мы об этом и не подозреваем.

Тревожила растроганные сердца еще молодая растертая в пальцах солома, тихой щемящей болью отдавалась в крови, недавним прошлым, к которому, казалось, можно прикоснуться, если бы удалось дотянуться. Неправда, обман этой иллюзии прогнал ноющую волну по мышцам людей, вдохнувших аромат прошлогодней соломы. Затем этот аромат взмахнул крылом и улетучился прочь в поисках своих собратьев, и легкое от него наваждение рассеялось, избавляя людей от внезапных натисков страдания.

Прошло всего два месяца со дня неожиданной смерти его жены Елизаветы, душа еще кричала и болела. Но сильно горюющий Дарий Глебович был просто необыкновенным молодцом, что с помощью ума сопротивлялся горю и нашел возможность путешествовать, причем — не по-барски, в праздности и с удобствами, а в полезных трудах и будничных тяготах, как путешествуют исследователи земель и нравов, этнологи и географы, археологи и первопроходцы. Эта неординарная поездка даст ему новые острые переживания, и они сотрут из его памяти тяжелые картины прошлой осени и зимы. Поистине, горе забывается не столько со временем, сколько в тяготах и в новых впечатлениях — и тут он их получит сполна.

Нетерпеливый Гордей, раздосадованный затянувшейся паузой, в ожидании продолжения рассказа невольно оглядывал новый костюм отца, специально приобретенный для этого путешествия, невольно вздыхал и молчал — боялся спугнуть в отце то редкое состояние, при котором раскрывается и поверяет себя душа. Исповедь отца сама по себе интересна, — думал он, — и стоит того, чтобы и говорить и слушать ее без спешки. Кроме того, она как очищающая процедура избавит его от страданий, вызванных смертью мамы, для чего, собственно, мы и едем в Багдад. Именно восстановлению души подчинено все в этой поездке, вот и надо этому следовать.

Тракт, ведущий из Москвы в город Ростов-на-Дону, основанный повелением императрицы Елизаветы Петровны в конце 1749 года, менее столетие назад, еще не был обустроен. Только недавно он окончательно освободился от снега и был еще влажным, но при этом довольно утрамбованным. Удачная пора, им с этим повезло. Ранняя майская поездка имела множество преимуществ: равное отсутствие жары и холода, а вместе с тем солнечную погоду, беспрерывное пение птиц, запах свежей травы, успевшей укрыть землю по долинам и холмам, и эту весьма приятную дорогу, когда из-под колес не вырываются облака пыли и не гонятся за телегой, оседая на ней. Лучшего желать нельзя. Парень тихо радовался, что уговорил отца взять его с собой, поэтому старался не надоедать, во всем слушаться, помогать и вообще все впечатления запоминать.