Любовь Овсянникова - Эхо вечности. Книга 1. Москва–Багдад
- Название:Эхо вечности. Книга 1. Москва–Багдад
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Знаки Зодиака
- Год:2019
- Город:Днепр
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Любовь Овсянникова - Эхо вечности. Книга 1. Москва–Багдад краткое содержание
Курс начальной школы в Багдаде прошел на дому, и к моменту отъезда оттуда был по своему возрасту очень хорошо образован. К тому же, как истинный ассириец, которые являются самыми одаренными в мире полиглотами, он освоил многие используемые в той среде языки. Изучение их давалось ему настолько легко, что его матери это казалось вполне естественным, и по приезде в Кишинев она отдала его в румынскую школу, не сомневаясь, что сын этот язык тоже быстро изучит.
Но в Кишиневе произошла трагедия, и Борис Павлович лишился отца. Вся его семья попала в сложнейшую жизненную ситуацию, так что вынуждена была разделиться. Бабушкина часть семьи осталась в Кишиневе, а Александра Сергеевна с детьми в мае 1932 года бежала через Днестр в Россию, где тоже должна была срочно скрыть любые следы своей причастности и к Востоку, и к Багдаду, и к семье ее мужа.
Эхо вечности. Книга 1. Москва–Багдад - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Это все? — снова не выдержал Гордей. — Или позже ты еще его видел?
— Позже я тоже присоединился к поезду генерала Раевского и имел возможность всю дорогу, до самого Горячеводска, наслаждаться общением со своим необычным пациентом. Им оказался Александр Сергеевич Пушкин, молодой поэт из Петербурга, но уже известный при дворе. В дороге он продолжал болеть, потому что не любил лечиться. Пил микстуры как ребенок — с капризами. И конечно, шалил, не слушался рекомендаций. На остановках носился по степи раздетым, разогревался и снова простужался на молодых ветрах. Мы познакомились поближе, он мне читал стихи, рассказывал о своих лицейских проделках, о друзьях, много шутил.
— Даже не верится... — с грустью заметил мальчик. — Теперь он показался мне подавленным, раздражительным.
— Так это теперь... Побила его жизнь, конечно. А тогда он постоянно проказничал. Вот, например, приехали мы в Горячеводск. Там обязательно надо было зарегистрироваться в книге коменданта, как делали все посетители вод. За это взялся Александр Сергеевич, сказал, что всех запишет. Я видел, как он сидел во дворе на куче дров и с хохотом что-то писал. Но я ничего предосудительного заподозрить не мог. Оказывается, он записал в книге, что прибыли лейб-медик Диляков и недоросль Пушкин. Я едва убедил коменданта, что я не лейб-медик, а просто врач, и Пушкин не недоросль, а титулярный советник, что он вышел с этим чином из Царскосельского лицея.
— И что ты после этого сказал Александру Сергеевичу?
— Сказал, что исправил сделанную им запись.
— А он тебе?
— Ничего не сказал, немного подулся, не одобряя моей чрезмерной серьезности, и все. Но скоро мы расстались. Я погрузился в новую работу, а он спустя некоторое время поехал дальше. Однако эта встреча еще долго бередила мое воображение. Вскоре я достал «Руслана и Людмилу», перечитал и убедился, что имел честь познакомиться с гением и больше на него не обижался за опасные шутки.
Покачивание их легко нагруженной повозки, ласковое весеннее солнышко, усердно непрерывное гудение шмелей и всяких проснувшихся насекомых, готовящихся обслуживать цветение растений, сделали свое дело — путешественников склонило в сон. Дарий Глебович не сопротивлялся ему, закрыл глаза и вскоре сладко засопел.
А Гордей продолжил вспоминать «Полтаву», звучание неповторимого голоса поэта и мечтать о новой встрече с Пушкиным. Он хотел не просто присутствовать при авторском чтении стихов, не просто удостоиться вежливой беседы гения с поклонником, а персонально познакомиться с Александром Сергеевичем, высказать, как он восхищается его сочинениями, как любит его мир, героев, его летящие строки. К следующей их встрече он придумает такие слова, которые убедят Александра Сергеевича в необходимости гнать от себя лишние хлопоты, бытовые дела, различные придворные распри — ради новых свершений в творчестве. Все остальное — мелочь, не стоящий внимания мусор, пена жизни. Обо всем-всем остальном, что ныне, возможно, сильно задевает поэта, через десяток лет не только забудут, а даже знать не будут, что оно на свете существовало. А его творчество — вечно, его имя — бессмертно, его влияние на благородные души никогда не прекратится, сколько будет существовать род человеческий.
Украйна глухо волновалась.
Давно в ней искра разгоралась.
Друзья кровавой старины
Народной чаяли войны,
Роптали, требуя кичливо,
Чтоб гетман узы их расторг,
И Карла ждал нетерпеливо
Их легкомысленный восторг.
Гордея от неопределенного воодушевления пробирал озноб, словно он имел ко всему этому причастность. Он посмотрел на отца, и вдруг острое сожаление резануло сердце — он заметил у отца и седину, и морщины под глазами, и серый цвет кожи — черты, отпечатавшиеся на его внешности от пережитого недавно горя. Мальчишка тоже тосковал по маме, скорбел, что она рано покинула их. Но разве весна, солнце, новые впечатления и мечты об этом путешествии не способны были вытеснить из отроческого сердца любую грусть или хотя бы заглушить ее? Способны! И не потому ли способны в наибольшей мере, что этого добивалась оптимистическая и жизнелюбивая природа, что он не оставлял воспоминаний о встрече с Пушкиным, все время оставался в плену своего восхищения им? Да еще и мамочка этого бы хотела.
Поиск утешения
Так же и Дарий Глебович изначально после потери жены искал себе утешения в новых впечатлениях, встречах, в новой работе. Случайно он узнал, что Соломон Нестерович Конт, известный владелец модных московских магазинов, купец и богач, снаряжает поездку своих людей в Багдад за новым товаром, «за тканями да шелками — заморскими чудесами», как он говорил, и ищет врача для сопровождения обоза.
— В начале мая на юг пойдет большой обоз с товарами, поставляемыми из России на Кавказ и в Персию. Ну... в основном мы торгуем ситцем, миткалем, шерстяными и шелковыми изделиями и бархатом — это так называемый «красный товар». Правда, я знаю только то, чем загружаю свои телеги. Об остальных могу сказать, что их товары не обязательно относятся к «красному» перечню, а принадлежат к главным категориям, таким как хлопчатобумажные ткани, соль, сахар, чай, нефть и нефтепродукты. А также перец, каучук, швейные машины... Да, кстати, там наши швейные машины идут нарасхват!
— Внушительный список, — огорошено прокомментировал Диляков, подрядившийся ехать вместе с обозом. Путешественники часто прибегали к таким вариантам, чтобы попасть в нужное им место. Другое дело, что самих путешественников брали не всех, поэтому их присутствие в обозе воспринималось как исключение.
— Да, — усмехнулся Соломон Нестерович. — Но я говорю, что там будет груз еще нескольких купцов, поэтому и возов будет много, — рассказывал он дальше о своем предприятии. — Но не волнуйтесь, это почти приятный вояж. Смею заверить, что дорога окажется легкой и наши люди не отяготят вас своими болезнями. Просто, посылая их в долгий путь, мы обязаны позаботиться об оказании им лекарских услуг. Об этом нашим сообществом поручено позаботиться мне. Следите за режимом передвижения, за питанием наших подопечных, извините, за их стулом, ибо они, аки дети... знаете ли... Да и за погодой поглядывайте, дабы путешественники учитывали эти факторы в дороге и оставались живыми-здоровыми. Впрочем, об этом также будут заботиться обозные, это их парафия.
— Только бы погода была хорошей, Соломон Нестерович. Уповаю... — сказал Дарий Глебович.
— Голубчик, холода точно не будет — лето ведь, юг... А если дождь да непогодь какая, так шатры натяните, у вас для этого будут накидки. И на скотинку тоже. А как же — мы ее бережем. Волы на трассе используются умные, проверенные, знающие дорогу, хотя они и сменные. Ну остановитесь в укромном месте, конечно, постоите. Но ведь раскисшая дорога при первом же ветерке и солнце опять наладится. Так же и в случае сильного палящего солнца — у вас будут условия обеспечить себе и скотинке тень.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: