Шарль Лоран - Шпион Наполеона. Сын Наполеона [Исторические повести]

— Берегись, Венд!

— Беречься? Чего? Разве ты имеешь претензию ненароком помешать мне исполнить, что мне нравится?.. Сударыня, взяли ли вы ваши пистолеты сегодня ночью на прогулку по полям?

— Нет, у меня нет с собою оружия. Но я хочу, чтобы ты оставил этого ребенка.

— А! Ты хочешь?

— Да!

— Положительно, мой преемник ловкий человек. Он умеет привязать к себе… Ты даже покровительствуешь его детям!

— Молчи!

— Я замолчу, когда ты меня допустишь взять этого мальчугана… У меня тоже семейный вкус; я не хочу, чтобы отделяли отца от сына…

— Молчи!

— Ты все то же говоришь… Я хочу, чтобы Шульмейстер, когда его поставят через несколько часов на колени перед взводом, увидел в лицо этого свидетеля.

— Молчи, говорю тебе.

— И тогда отхлестают сына до крови прежде, чем расстрелять отца, твоего люб…

Он не окончил: две руки обвились вокруг его горла.

Он сделал неистовый жест, чтобы их раздвинуть и оторвать от себя. Невозможно! Он хотел ударить в лицо это создание, которое пробовало его задушить: но держащие его вытянутые и закоченевшие руки не дозволяли достичь лица неприятеля. Он силился вытащить саблю и защищаться ею, как придется, острием или рукояткой. Но напрасно он размахивал по воздуху во все стороны: его блуждающие пальцы не находили более оружия, висевшего на кушаке.

Движения Венда были беспорядочны, а силы парализованы ужасными объятиями… Эта борьба во тьме представлялась отвратительной! Эти дикие объятия, сжимавшие одно с другим два молодых, сильных тела, еще накануне соединенных фантазией или привычкой, а теперь ринувшиеся друг на друга, были ужасны.

Однако, несмотря на гневное возбуждение, Доротея с трудом сопротивлялась безнадежным усилиям, которые делал Венд для избежания ужасного давления ее рук. Вместо того, чтобы дольше разжимать живое ожерелье, душившее его, уже наполовину задохнувшийся негодяй решился наконец сжать в объятиях бюст молодой женщины.

Со своей стороны Доротея чувствовала, что ее силы наполовину уменьшились. Оцепенение, овладевшее ее плечами, пробежало по всему ее телу, и она поняла, что он скоро захватит ее руки. Все-таки она продолжала с энергией безнадежности давить его горло. Венду показалось, что ее пальцы все глубже и глубже впиваются в него, пересекают доступ воздуху, останавливают движение крови, рискуя прекратить жизнь.

На посиневшем и в пятнах лице Венда открылся перекошенный конвульсиями рот, а красные, распухшие глаза, казалось, были готовы выскочить, как заряженные пули.

Но и Доротея чувствовала, что вся ее нервная сила скоро иссякнет.

Нет… положительно… она не могла долее продолжать это ужасное напряжение мускулов!

Негодяй заметил, что она ослабевала; он удвоил усилия: пальцы, давившие его, разжались, однако не выпуская совершенно добычи.

Немного воздуха вошло в грудь Венда.

Радость, что он, наконец, после долгого томления снова нашел надежду вздохнуть всеми легкими и жить, вызвала у Венда хриплый крик радости.

Но его час пришел.

Неожиданно на него поднялся странный враг.

Лошадь, уже испуганная конвульсивными движениями обоих борющихся, зацепивших за ее ноздри, при звуках радостного рева освобожденного Венда обезумела от страха. Она попятилась, ударяя копытами, и встала на дыбы почти во весь рост. В наступающей заре поднялась ее громадная фигура, представляя собою угрозу.

Привязанные к руке поводья натянулись и повлекли назад негодяя, опрокинув его навзничь.

Доротея, увлеченная также на землю, упала на колени возле него.

Тогда бессознательное животное, притянутое к земле падением борющихся, опустило свои тяжелые, подкованные железом копыта на череп Венда.

Доротея почувствовала, как на ее пальцы потекла горячая кровь. Руки, сжимающие ее, разжались и тяжело скользнули вдоль его бедер. Теперь она поняла, что могла отнять свои руки от шеи Венда, сделавшейся неподвижной. Последняя дрожь агонии потрясла распростертое перед нею тело.

Как же это случилось? Она убила его или лошадь, которую она видела распрямившеюся во весь рост над ними? Ослепленное страхом животное послужило орудием правосудию.

Доротея не отдавала себе отчета. Она ничего не понимала и ничего не знала.

Молодая женщина медленно поднялась, оцепенелая от совершившегося ужасного события. Ее глаза не могли оторваться от этого размозженного лица, посинелого и залитого кровью.

Наконец, овладев собою от ужаса, лишь только порыв борьбы совершенно рассеялся, она сделала безумный жест, и на дороге раздался крик ужаса.

При звуках его лошадь-убийца, как бы со своей стороны охваченная безумием, убежала галопом в равнину, таща на поводьях висящий труп Венда. Он бился у нее по ногам и своей тяжестью рыл в земле бесполезную борозду.

При виде этого ужасного зрелища Доротея убежала, оглядывая поля и дорогу, освещенные нарождающимся днем.

Никто ее не видел. Она была одна.

И, должно быть, сын Шульмейстера давно убежал, потому что, насколько далеко Доротея могла видеть, она не замечала его более.

По крайней мере, пусть этот смелый, белокурый, бледный, маленький мальчик никогда не узнает, что она сделала, защищая его.

Соображения гения войны одно за другим осуществлялись. 7 октября шесть корпусов французской армии, прибывших по различным дорогам на назначенное свидание, соединились в знаменитой долине, по ту сторону Шварцвальда и их вюртембергских отрогов. Они только что их обогнули, но не перешли.

Наполеон без боя успел завладеть избранной территорией, что делало победу насколько возможно полной.

Ему предшествовала кавалерия Мюрата, который, после того как маскировал свои движения, наконец мог снова занять свое обычное авангардное место в походе. Он осветил ему страну своей неутомимой деятельностью, и 8-го числа утром ничего более не оставалось, чтобы император мог считать себя выигравшим игру, как узнать наверно, в какой степени неприятель был обманут его маневрами и вследствие этого к какому пункту великая армия должна была направить свои первые усилия.

По правде, эти последние условия успеха были также главными условиями.

Если бы Наполеон упустил из вида закрытые выходы, через которые могли скрыться от него австрийские войска, то все пришлось бы начинать сначала.

Если бы он не знал точно последнего распределения сил, которые он хотел захватить, то это было бы, как будто он ничего не сделал.

Конечно, у него было в руках чем сражаться и чем победить сегодня или завтра, но его ум хотел видеть, что будет и после этих двух или трех дней. Начальник отряда имеет право рассматривать предстоящее сражение, глава же армии и народа должен заранее определить движения, которые будут происходить. Война — драма, в которой, прежде чем написать хотя одну строчку, надо составить полную программу. Автор должен знать, куда он идет и как пойдет.