Шарль Лоран - Шпион Наполеона. Сын Наполеона [Исторические повести]

Ганс пошел и сел с невинным видом на траву перед часовым. Последний, ревностный исполнитель дисциплины, взял на руку штык.

— Убирайся вон, мальчуган! Запрещено останавливаться ближе, по крайней мере, длины пяти кларнетов. С подобными ногами, какими располагаешь ты, это, по меньшей мере, двадцать шагов… Постой, сядь вот на этот земляной пригорок, там, направо и подожди, когда придут.

Мальчуган повиновался. Он пошел к назначенному месту. Его шаги были шатающиеся, как у несчастного создания, выбившегося из последних сил. Он упал на склоне холма, думая только, как бы отдохнуть несколько мгновений. Затем его мысли смешались. Ему казалось, что его душа покинула разбитое тело, которое лежало там; его руки и ноги были не его; глаза закрывались, и в свежести сияющей зари сон овладел им целиком.

Там-то и нашли Ганса несколько времени спустя, когда пришел патруль сменить часовых. Он продолжал спать со сжатыми кулаками. Мальчик не проснулся даже, когда солдат, очередь которого стоять на карауле миновала, взял его на руки, чтобы отнести в лагерь.

— Вот ты и папашей сделался, — говорили ему другие в насмешку. — Мальчуган не очень утрудил тебя воспитанием, гм!

— Смейтесь, сколько хотите, — отвечал пехотинец, — но когда этот маленький соня смотрел бы на вас, как он смотрел на меня, то вы бы признали безжалостным покинуть его.

И начальник патруля, старый ворчун, прикидывающийся жестоким, но на самом деле добряк, прибавил:

— Все равно мы вернемся на пост многочисленнее, чем отправились. Капитан подумает, что мы дорогой веселились.

Таким образом Ганс окончил ночь при восходе солнца на руках солдат. Проснувшись, лишь только его поставили на ноги перед офицером, он тотчас же сказал своим тоненьким решительным голоском:

— У меня есть поручение к маршалу Мюрату, который меня знает. Не проведете ли меня, пожалуйста, к нему?

С той минуты, как он увидел французских солдат, по его мнению, его разукрашенный перьями друг не мог находиться далеко от них.

— Как, ты знаешь принца Мюрата? — спросил начальник поста.

— Он приезжал к нам сначала в Страсбург, а затем в Оффенбург.

— Где бумаги, которые ты принес ему?

— У меня нет бумаг. Я выучил слова на память.

— А! От кого же ты пришел?

— От отца. Он там в плену у австрийцев, и его, быть может, расстреляют.

— Кто твой отец?

— Он служит императору один… в ожидании вашей помощи.

Отвечая таким образом, ребенок казался выше на целый локоть. Его глаза бросали пламя. Его голос дрожал. Пламенное убеждение, одушевлявшее его, успокоило подозрение допрашивающих его.

Тогда один кавалерист, принадлежащий ко взводу гусар, возвращаясь на место квартирования, посадил его сзади себя на лошадь. Затем после долгого пути он доверил Ганса одному офицеру главного штаба. Последний, исполнив данное поручение, согласился охотно взять мальчика и отправился разыскивать Мюрата. Наконец Ганс очутился в присутствии того, кого хотел видеть.

— Как, это ты, крошка? — тотчас же закричал принц в порыве расположения, удивившем всех офицеров. — Что ты здесь делаешь?

Ганс принялся как можно яснее рассказывать тихим голосом, чтобы никто из окружающих не мог слышать события этой ночи. Он сообщил принцу, как его мать, и «потом» Родек, и «потом» Лизбета, и «потом» он сам приехали накануне после длинного пути в какое-то селение, как деревня, имени которой он не знал, но которую сумел бы разыскать, была наводнена ночью гренадерами. Он с мелочной точностью описал мундиры австрийцев, свое безумное путешествие с целью предупредить голубых и встречу с отцом. Он рассказал, что неприятели удержали отца пленником и хотели убить, потому что нашли у него письмо, предназначенное императору. Наконец он передал о чтении вслух «не слишком злого» старого полковника всего, что было на этом маленьком клочке бумажки.

Ганс позабыл только одну подробность: он ничего не сказал о своем личном аресте, ни о попытках, которыми хотели проверить, понимает ли он французский язык и знает ли обвиняемого.

Настоящие герои, даже будь им одиннадцать лет, не подозревают своего героизма.

— И ты помнишь, что читали в твоем присутствии? — спросил его принц.

— О, да! Я столько раз это повторил мысленно, сколько мог, когда шел сюда. Я расскажу вам, не забыв ни одного слова.

— Хорошо, скажи мне это!..

Инстинктивная и очаровательная вежливость продиктовала ребенку следующий ответ:

— Ведь… письмо было к императору!

После кратковременного неудовольствия Мюрат ответил с благосклонной улыбкой:

— Тогда пойдем к императору.

Ганс был счастлив, что удержал тайну до конца. Его посадили на большую лошадь, на которой сидел самый молодой и самый ловкий адъютант принца. В таком-то виде Наполеон увидел его прибывшим перед своей императорской квартирой. Он снова заснул, убаюкиваемый ездою. Но только что его поставили на землю и ввели в белый зал школьного дома, как его глаза прояснились и память была к его услугам.

— Ты перед императором Наполеоном, — сказал ему Мюрат. — Говори теперь.

Искренний и умный взгляд ребенка обежал окружающие его лица и узнал тотчас же того, к которому надо было обратиться. Он увидел в нем кое-что иное, чем в других присутствующих.

— Это вы, сударь, император?

— Да, я. Говори без опасения. Где ты оставил твоего отца?

Наполеон сел и наклонился, чтобы лучше его рассмотреть.

Тогда Ганс снова рассказал Наполеону то же, что и Мюрату. Но он тотчас же видел, что не одно и то же говорить с простым маршалом и с императором. В то время как он рассказывал о событиях, маленький, бледный темноволосый человек, расспрашивающий его, поворачивал время от времени голову к столу, где была разложена карта, и пальцем, казалось, следовал по дороге, где бежал мальчик.

— Не правда ли, ты был в Вертингене, когда немецкие гренадеры явились туда?

Внезапно заданный Наполеоном вопрос напомнил ему имя, которое говорил полковник, приказывая одному из солдат проводить его.

— Да, да, Вертинген. Именно так его называли.

— Не помнишь ли ты, с какой стороны ты пришел к реке?.. Шел ли ты справа или слева от того места, где твой отец находится пленником, когда достиг наших солдат?

Инстинктивно, прежде чем ответить, Ганс протянул правую руку перед собою, как бы указывая своей памяти дорогу.

— Там, — сказал он.

— Хорошо.

Наполеон обернулся к Мюрату и сказал:

— Помни, что свободен проход на юг от Гогенрейхена.

Затем он снова обратился к Гансу:

— Но почему же ты знаешь, что хотят убить Шульмейстера? Ты, значит, видел его близко и слышал, что говорили вокруг его?

Тогда потребовалось, чтобы ребенок дополнил свой рассказ. Он это сделал так же естественно, как и вначале, и казалось, даже не подозревал о силе души, которую он обнаруживал во время допроса.