Сергей Зайцев - Побеждая — оглянись

Стихли готские песни.

— Что означает это пламя? — спросил встревоженно Гуннимунд-сын.

И многие кёнинги также насторожились. Но другие, знакомые с обычаями соседних народов, развеяли опасения своих побратимов:

— По чьей-то смерти пускают анты на воду костры. Дань памяти!.. Обычай — только и всего.

Оглядел берега Гиттоф-вризилик:

— Плот сей недавно подожжён. Должно быть, близко селения антские.

Тогда внимательнее стали озираться готы, встали в ладьях. Дани здесь был уже узок и извилист. И близкий лес, и частые холмы заслоняли обзор... Кому-то показалось, что увидел он всадников впереди — у изгиба русла. Сказал об этом, показал рукой. Другие присмотрелись, высмеяли:

— Коряги на берегу!

Закричали на рабов готы. Тогда подняли рабы длинные верёвки, перекинули их через плечи и вереницей пошли дальше. За ними пустили коней верховые копьеносцы.

Горящий плот пропустили мимо, отталкивая его вёслами от ладейных бортов.

Однако вскоре встретили десятки плывущих коряг. Они спускались по течению плотной массой — полузатопленные, тяжёлые. Только изогнутые корни и острые сучья высовывались из воды, царапали обшивки ладей, срезали с днищ зеленоватую поросль. Длинные корни плавника цеплялись за верёвки, мешали рабам тянуть, цеплялись и за вёсла, не давая грести.

Снова остановились готы, прибились один к одному их корабли; концами копий воины растолкали плавник, очистили себе путь.

Гуннимунд хмуро спросил:

— И теперь, скажете, обычай? По чьей-то смерти коряги в воду сбрасывают?

— Это грозят нам анты! — догадались готы. — Предупреждают.

Тогда опять почудилось кому-то, что несколько всадников промелькнули впереди — съехали с холма в лощину. Сказал об этом. Уже не смеялись над ним кёнинги, по ладьям передавали:

— Готовы будем! Видно, встретимся скоро!

— А селений-то и не видно, — заметил Гуннимунду Гиттоф. — Словно ждали нас, встречают на подступах.

Сотню воинов высадили на берег, где они сели на своих коней и ушли вглубь страны искать встречи с теми, кто поставлен был препятствовать продвижению ладей. И повёл их доблестный кёнинг Ульрих.

Вторая сотня, оседлав своих лошадей, переправилась через Данп и сразу же скрылась в лесах другого берега. Их повёл могучий Гиттоф-вризилик. Основная же сила готов, оставаясь в ладьях, готовила луки, цепляла на борта широкие щиты. Длинные вёсла укрепили стоймя, чтоб при первой необходимости вставить их в ремни уключин и без промедления ударить лопастями по волнам. Гуннимунд-сын вёл первую ладью. Остальные пятьдесят широким крылом шли за ним.

Скоро поняли готы, что прошли они уже земли венетские, что расстелились под ногами у них тропы и дороги антские. По времени пора было! Но ничего не изменилось с виду. Такие же безлюдные тёмные леса обступали готов плотной стеной, также пусты были частые веси. Ни один риксов воин не встал с мечом поперёк пути, ни один хитрый выжлец тявканьем не ответил на лай грозных пастушьих псов — даже хвост с репьём не показал из зарослей...

Отряды малых кёнингов ни с чем возвращались из своих вылазок по ближним округам. Представая перед раздражённым Германарихом, обеспокоенно разводили руками: «Ни человека, ни скотины. Пусто!.. Мы подняли, кёнинг, дымы, мы сожгли селения и затаились. Но ни единая душа не вышла поклониться пепелищам. Их вообще нет здесь!».

Настораживал Бикки, говоря:

— Ждёт-выжидает Бош, расставляет нам ловушки.

Известна мне антская хитрость! Не из трусости рикс избегает встречи, сам наметил нам путь. Повернём в сторону, кёнинг, нарушим замысел анта. И увидишь тогда — зашевелится его войско.

— Молчи, Бикки! — вспылил Германарих. — Не делай врага умнее, чем он есть...

Но успокоившись, оценил совет и направил свои конницы по бездорожью на юг. Дня не проехали, в топкие болота влезли. Насилу выбрались на берег. А вокруг было также пустынно — не проблеяла овца, не прокричал петух... Досадовал кёнинг и на совет, и на советника. Тогда вернулись на прежний путь; однако в этом не все были уверены.

Витимер-кёнинг оглядывался на солнце, затянутое белёсой дымкой:

— До нашей дороги ещё не дошли!

Осматривая стволы деревьев, спорил с ним Винитарий, сын Валараванса:

— Напротив, прошли мы уже старую тропу...

— А не все ли тропы ведут здесь к Файнцлейвгарду? — злился Германарих.

Послали разыскать свои старые следы. По вчерашнему дню — установить истину. Здесь-то и поймали всадники Витимера четверых местных чернь-смердов. Видом они невзрачны показались; либо всегда были такие, либо с перепугу тряслись. Глядя на них, злорадствовали кёнинги. Да посмеялся Бикки:

— Смотрите, братья: блужданием своим мы обманули всё же четверых антов. По всему видно, что не ожидали они уже встретить нас.

— Где Файнцлейвгард? — грозно спросил кёнинг.

Молчали, опустили головы смерды. Не могли унять дрожь в руках, мяли старые шапки.

— Где? — повторил Германарих и громко щёлкнул у них над головой бичом.

Тогда, страшась расправы, смерды показали дорогу готам. На четыре стороны показали... Побледнел кёнинг, вырвал из чьих-то рук копьё, замахнулся. И от нацеленного острия отпрянули смерды, а один из них пал на колени.

— Вот!.. — указал на него пальцем Германарих. — Вот этот говорит правду!..

И ударил смерда копьём, насквозь пробил; остриё между лопаток вышло, оттопырив горбом льняную рубаху и обагрив её кровью.

Других смердов тоже убили готы, вслед за кёнингом двинулись по указанному пути.

Говорили друг другу копьеносцы:

— По обманной дороге идём. Недавно проложена она: пни свежи, не сгнили ещё оброненные ветви, камни по обочинам перевёрнуты. Не верен этот путь; не иначе к западне ведёт!..

— Но и другая дорога такая же была. Оставим лучше сомнения. Доверимся кёнингу, как испокон века доверялись...

По слову Божа все риксы собрались в Веселинове. В ответ на присланную с нарочитым калёную стрелу каждый привёл своё воинство. Ни один не сказал: «Будете без меня!» И теперь, сидя вдоль чертоговых стен на широких лавах и дубовых ослопах, оценивали достоинства друг друга. Особо почитаемы были риксы больших вотчин. Они — как правая рука, как последнее слово, как завершающий удар. Возле Божа сидя, головы держали высоко. То были: Леда, князь-Ведль, Сащека Мохонский и Нечволод, рикс Глумов, бывший десятник-любимец.

Про Леду-старика говорили: «За девяносто лет ему, к ста подбирается, но всегда челядь отгоняет хлыстом, если вздумают помочь ему взобраться в седло. Горд своей сохранившейся силой, горд старостью почтенной. Годы не ломают его воли».

Мохонского князя обсуждая, вспоминали его же слова: «Жена моя мне любима. Редкой красы, редкого ума. А хоть и из простолюдинок! Что из того? Дети мои красивы растут. Так пусть же поболее их будет!». Риксы посмеивались над Сащекой, по-доброму посмеивались, дескать, трудится человек над потомством, в поте лица и спины трудится — похудал, но помощников не кличет.