Сергей Зайцев - Побеждая — оглянись

Нечволод-рикс, тот прежним остался, будто в десятниках всю жизнь и проходил. Все его девы-вдовицы давно в Глумов перебрались, золото в руках подолгу не держали. Добрым словом поминая славные времена, жили не хуже, чем во времена оные. Многие риксы подозревали да обговаривали не раз между собой, что, подобно ассирийским царям, не одну жену, а многих имеет лукавый Нечволод. Думали так, да на княгинь своих постылых глядя, в душе завидовали и юных челядинок тайком привечали. Но хоть и говорили, что Нечволод по виду более с десятником схож, нежели с высокопочитаемым риксом, а знали все: под его началом ещё крепче стал Глумов, ещё шире разросся и, извека соперничая с градом Веселиновым, уже ни в чём ему не уступал. Понимали: многоопытный Бож потому лишь не урезал его вотчины, лишь потому славу Глумова терпел, что сидел в Глумове верный Нечволод-князь.

По слову Божа, по призыву стрелы, пожаловали в чертог, воинский дом, и князья югровы. Находились ещё риксы и нарочитые, что по слабомыслию бросали на югру презрительные взгляды, но таких уже мало было, ведь не прощал им высокомерия князь, а слабомыслие порой жестоко высмеивал. И всем другим неустанно говорил: «Не одним народом сильны! Не враждой с югром живы должны быть, но дружбой с ним, сердечной приязнью. Не смейтесь, простоволосые и косицеволосые, над кокошником, над долгополой рубахой не смейтесь, не гнушайтесь, незатейливые, югровых узоров; а кто в лаптях, над босыми не потешайтесь. Знайте, тот силён, у кого за спиной не таят ножа!».

И сыновья Божа были здесь.

Велемир, сын старший, своенравен и горяч. Всегда, прежде чем подумать, на вопрос ответит: «Нет!». Часто, прежде чем подумать, прогневается. Любое слово скажет отрывисто, громко... Длинных речей терпеть не мог. И иногда за день говорил всего два слова: сначала своё чеканное «Нет!», но, поразмыслив, соглашался — «Да!». Старшие риксы, опасаясь ожечься на Велемире, редко заговаривали с ним. Да и ответ Велемира не трудно было предвидеть. Мнение его всегда было одно — крайнее. Усматривали в риксиче сходство с грозным Келагастом: необуздан, гневлив, всегда готовый вспыхнуть, как пух; и сил у него в жилистом теле, казалось, сосредоточено было на многие годы жизни. Сыновей песнопевца Сампсы не любил Велемир. Не жаловал любовью он и братьев своих, особенно Влаха-риксича. Видел в братьях только соперников, остро ревновал любовь отца к сыну меньшему.

Анагаст был красив и нежен. Любимец матери Гудвейг, чуток подле неё, возле рикса добр, милосерден, добродетелен, рядом с кантеле и Сампсой — необычайно голосист и многопамятлив. Всех прощал, всем дарил и людей удивлял тем, что при звуках иной хорошей песни на глаза у него могли навернуться слёзы. И тогда песнь его наделялась особой силой, глубоко прекрасным мирочувствием и, непрошенно-проникновенная, умела захватить всех до глубины. Даже искусный Сампса с сладкозвучным кантеле своим не умел такого.

Риксича Влаха хвалили: «Премного разумен он!» И в его словах даже вельможные старцы, в глубокомыслии искушённые, находили что-то новое для себя. Возле Нечволода сидя, весел был Влах. То кивнёт кому-то княжич, то, не перебивая, выслушает и сразу верное подскажет; светлое чело... Изумлялись риксы: «Как это мы, седобородые, ясномыслящие, к юнцу за советом идём?» А Влах уже, о них позабыв, выслушивал россказни Нечволода; лучше всех различить мог, где его хитроумная выдумка, где намёк-полуправда, а где сама соль — назидательная истина. Тем развлекался Нечволод, что хотел риксича в невозможном убедить. И хоть редко, но это ему удавалось — выдать кураж за вдохновение... Тогда-то и злился риксич Влах, но не надолго. И всеми любим был!

Сказал Бож-рикс:

— Вот собрались мы и воочию убедились в своём немалом могуществе. Кто теперь скажет: «Призови свеев, князь!» Сидя в своих градах, мы не ступали в чужие земли. Мы росли и крепли. Мы окрепли настолько, что мир иной стал бояться нас! А убоявшись нашего роста, сам пришёл к нам и причинил боль. Горят окраинные веси; готами, потрясающими мечами и копьями, полнятся наши леса, к светлой Ствати подплывают готские ладьи. Огрызнётся медведь. Настало для того время!

— Готский конунг, верно, выжил из ума! — сказали риксы. — Пёс оскалился на медведя, не видя, что хитрые гуннские лисы подбираются к нему с Восхода. Гот будто ослеп на правый глаз.

А Леда не любил сравнений, слишком много времени уходит на них. Перебил речи риксов Леда:

— Кому поручишь, Бож, ударить в голову?

— Ударю сам. А вы добьёте.

Тогда вопросили риксы:

— Кому поручишь, князь, вырвать плавники готские?

— Риксич Влах сумеет. Пора!

— Сумеет, сумеет Влах! — отозвались с одобрением риксы и старшие нарочитые. — Пора мужать, пора преемствовать.

— Доверь мне, отец! — просил не без обиды Велемир. — Я старший!

Замолчали риксы и нарочитые, покачали головами вельможные.

Бож ответил сыну:

— Оставь обиды. Я назначаю первенство не по старшинству. И не скажу, что Влах — лучший. Ставлю в основу равенство сторон. И тебя, Велемир, уравняю... — огладил бороду Бож. — Ты, сын, любишь нападать. Поэтому удачу принесёшь, обороняясь. Теперь же пойдёшь и сядешь в Капов. И будешь ждать.

— Но Капов в стороне!.. — едва не вскипел Велемир, кровь бросилась в лицо. — Чего дождусь я, сидя среди ведунов, когда рука к оружию тянется, когда нога стремени ищет?..

Непреклонен был Бож:

— Пойдёшь и будешь ждать!

По берегам стали часто попадаться селения. Но все они были пустыми. И пустыми были антские поля. Прямо на пашнях, не вынутые из борозды, оставались брошенные пахарями плуги. Возле самой воды, на мостках находили готы пустые корзины. Словно только что взяли из них прополощенное бельё. В глубоких ямах кем-то была замешана желтоватая глина. И свежи были на ней отпечатки босых женских и детских ног, и не подсохло ещё месиво с поверхности. Только что ушли. Но как ни старались готы, не могли изловить никого из тех, чьи следы встречали во множестве.

Концами копий, остриями мечей ворочали готы оставленный хлам, входили в жилища, переворачивали рухлядь, но не находили ничего такого, чем можно было бы поживиться, — ни еды, ни добра, ни животины, ни человека.

— Здесь будто мор прошёл! — цедили сквозь зубы озлобленные готы. — Так по безлюдью и до свейской Ландии дойдём. Что принесём детям?

Они поджигали пустые жилища и, вернувшись в ладьи, продолжали путь. След мужественных кёнингов обозначился чёрными дымами, обширными пепелищами. И справа, и слева от реки тоже поднимались дымы. Там, за холмами, за вековыми лесами, жгли селения Ульрих-гот и Гиттоф. Их всадники волками рыскали по округе в надежде поймать хоть одного анта.

— Доберёмся до Файнцлейвгарда! — обнадёживали друг друга кёнинги. — Там всё возьмём. Нужно только узнать, в какое свернуть русло...