Доминго Сармьенто - Факундо

С юга и с севера угрожают ей дикари, которые ожидают лунных ночей и, подобно стае гиен, нападают на пасущийся в полях скот и на беззащитные селения. Одинокий обоз, медленно одолевающий пампу, останавливается на недолгий отдых, и путники, сгрудившись у скудно­го огня, при малейшем шорохе сухой травы, колеблемой слабым ветер­ком, инстинктивно оборачиваются в сторону юга, пытаясь разглядеть во мраке ночи зловещие тени дикой орды, которая в любой момент мо­жет напасть на них.

Если слух не улавливает никаких звуков, а взгляд не способен про­никнуть за темную завесу, покрывающую одинокое безмолвие, то пут­ники переводят взгляд на ближнего к очагу коня и успокаиваются, лишь если он спокоен и не прядет ушами. Тогда прервавшийся было разговор возобновляется, в рот отправляется кусок слегка поджаренно­го на костре вяленого мяса, которое обычно служит им пищей. Жите­ля пампы держат в страхе если не дикари, то тигр [50], который может его подстеречь, или змея, на которую он может наступить. Привычная и постоянная неуверенность в собственной безопасности накладывает, на мой взгляд, на характер аргентинца отпечаток стоического смирения перед насильственной смертью — напастью, неотделимой от его жизни, ставшей обычным, как любой другой, видом смерти, и, возможно, это объясняет отчасти то безразличие, с каким аргентинец убивает и сам встречает смерть [51], а оставшиеся в живых не испытывают глубоких и долгих переживаний.

Обитаемую часть этой страны, наделенной большими природными богатствами и разнообразием климата, можно разделить на три различающиеся между собой зоны, и в каждой из них отношения местного населения с окружающей природой накладывают на его характер своеобразный отпечаток. На севере, переходя в Чако [52], густые, непроходи­мые леса покрывают пространства, которые мы назвали бы невиданны­ми, если бы ничего иного, столь же невиданного по своим масштабам, не было в Америке. В центре и в области, тянущейся вдоль Анд, ве­дут между собой долгий спор пересеченная местность, пампа и сельва; в отдельных местах господствует лес, переходящий в заросли чахлого колючего кустарника, затем вновь, там, где протекает какая-нибудь река, начинается царство сельвы, и, наконец, на юге побеждает пам­па, гордо выставляя, будто напоказ, свое гладкое, ворсистое чело,— необъятная, безграничная равнина без малейших неровностей, которые возмутили бы ее гладь,— земное море, напоминающее изображение на карте, земля, застывшая в ожидании, когда же посадят на ней что-ни­будь, когда же ее засеют.

Как на приметную особенность этой страны можно указать на оби­лие пригодных для судоходства рек. Они текут со всех сторон от само­го горизонта и, встречаясь, вливаются в Ла-Плату, которая достойно несет свою великолепную дань океану, принимающему ее в свое лоно с уважением и некоторым смущением. Однако эти бесчисленные кана­лы, вырытые старательной рукой природы, не вносят никаких измене­ний в национальные обычаи. Потомок испанских, авантюристов, кото­рые колонизовали страну, питает отвращение к судоходству и чувст­вует себя словно в плену, будучи заключенным в узкие борта бота или лодки. Когда путь его преграждает большая река, он спокойно разде­вается, нагружает коня и, направляя его, пускается вплавь к одиноко­му островку, едва различимому вдали; достигнув его, конь и всадник отдыхают, и так, плывя от островка к островку, они заканчивают, на­конец, переправу.

Таким образом, самый большой дар, посланный Провидением чело­веку, аргентинский гаучо презирает, видя в нем скорее препятствие, помеху для передвижения, нежели самое надежное его средство. Источ­ник расцвета наций, создавший славу древнего Египта, возвеличивший Голландию и ставший причиной стремительного развития Северной Америки, — речное судоходство и каналы — все это богатство лежит мертвым грузом, им не пользуются те, кто живет по берегам Бермехо, Пилькомайо, Параны, Парагвая и Уругвая. Изредка поднимаются по Ла-Плате итальянские и французские суденышки, они проходят всего несколько лиг, а дальше движение почти прекращается. Судьба не дала испанцам влечения к судоходству, которым в столь высокой степени наделены северные саксы [53]. Нужен иной дух, чтобы всколыхнуть живи­тельные токи, дремлющие ныне в артериях нации. Из всех рек, что должны нести цивилизацию, мощь и богатство в самые отдаленные угол­ки континента и преобразить Санта-Фе, Энтре-Риос, Кордову, Сальту, Тукуман и Жужуй [54], одарив их богатством и вызвав приток населения и расцвет культуры, только одна служит на благо тем, кто живет на ее берегах,— это Ла-Плата, в которую впадают все остальные реки.

В устье Ла-Платы раскинулись два города — Монтевидео и Буэнос-Айрес, поочередно пожинают они сейчас плоды своего завидного расположения [55]. Буэнос-Айресу суждено когда-либо стать самым гигант­ским из городов обеих Америк. Лежащий в благословенном климате, хозяин сотни судоходных рек, которые стекаются к его стопам, томно вытянувшийся на громадной территории, окруженный тринадцатью про­винциями, не имеющими никакого иного выхода для своей продукции, Буэнос-Айрес стал бы уже сейчас американским Вавилоном, если бы над ним не веял дух пампы, преграждающий путь богатым дарам, что по рекам плывут и плывут сюда из провинций. Лишь этот город на всем обширном пространстве Аргентины связан с европейскими стра­нами, лишь он пользуется выгодами торговли с другими государствами, лишь у него есть власть и доходы. Напрасно провинции молили позво­лить цивилизации, индустрии и европейскому населению хоть немного распространиться в глубь страны — близорукая колониальная политика не вняла этим мольбам. Но провинции отомстили Буэнос-Айресу, по­слав ему в лице Росаса то варварство, которого у них было в избытке.

Жестоко поплатились те, кто говорил: «Аргентинская Республика кончается у Арройо-дель-Медио» [56]. Сейчас она простирается от Анд до океана: варварство и насилие достигли Буэнос-Айреса, выплеснувшись за пределы провинций. Не стоит оплакивать Буэнос-Айрес — он велик, и величие его будет расти, ибо такая ему выпала судьба. Следовало бы прежде посетовать на Провидение и попросить его выправить геогра­фию нашей земли. Но поскольку это невозможно, примем как должное сотворенное рукою Мастера и вознегодуем на невежество жестокой власти, которая, сбивая народ с верного пути, сводит на нет и для Буэнос-Айреса, и для провинций те блага, которыми их щедро одарила природа. И Буэнос-Айрес вместо того, чтобы нести сейчас в провинции просвещение, богатство и благоденствие, шлет туда лишь цепи, орды насильников и мелких тиранов. Так он мстит за зло, которое принесли ему провинции, взрастившие Росаса!