Доминго Сармьенто - Факундо

Я указал на главенствующее положение Буэнос-Айреса, чтобы под­черкнуть, что наша земля имеет единый, объединяющий центр, и пото­му, даже если бы Росас искренне провозглашал свой лозунг « Федера­ция или смерть! », все равно восторжествовала бы унитарная система, которая ныне и установлена [57]. Мы хотели единства на основе циви­лизации и свободы — нам дали объединение на основе варварства и рабства. Но наступят иные времена, и жизнь войдет в свое русло. А сейчас нам важно отметить, что все блага цивилизации сосредоточе­ны в одном Буэнос-Айресе, а пампа — лишь скверный путь для их рас­пространения и распределения по провинциям, и скоро мы увидим, к чему это ведет. Помимо особенностей, характерных для той или иной области, облик страны определяется одной общей чертой. Покрыта ли земля пышной и изобильной тропической растительностью, растут ли на ней уродливые, колючие и цепкие кустарники, дающие понять, как мало влаги отпущено этой земле, или это, наконец, бесконечная пампа, гордо выставляющая напоказ свои просторы, — поверхность земли, в основном, всегда ровная и единообразная, и эту бескрайнюю моно­тонность не в силах нарушить ни возвышенности Сан-Луиса [58]и Кор­довы в центральной части, ни редкие отроги Анд на севере. Вот еще одна черта, способствующая объединению нации, которая когда-либо заселит эти страждущие в одиночестве пространства,— ведь известно, что горы и иные подобные природные явления, разделяющие террито­рию страны, служат причиной разобщенности народов и сохранения отсталых обычаев. Северная Америка рождена быть федерацией не столь­ко в силу изначальной самостоятельности колоний, сколько потому, что на огромном пространстве она имеет выход к Атлантическому океа­ну и множество водных путей ведет в глубь страны: Сан-Лоренсо на севере, Миссисипи на юге и громадная речная система в центральной части. Аргентинская же Республика едина и неделима.

Многие философы полагали также, что равнины способствуют раз­витию деспотизма, в то время как горы служат надежным оплотом сво­боды и укрытием от покушений на нее. Подобная бесконечная равни­на, которая простирается от Сальты до Буэнос-Айреса и дальше до Мендосы [59], и позволяет громадным и тяжело груженным обозам передвигаться на расстояние более чем семьсот лиг [60]без всяких по­мех, стоит лишь приложить руку и вырубить немного деревьев и кус­тарников,— эта равнина определяет облик внутренних районов Респуб­лики. Казалось бы, чтобы наладить сообщение, достаточно соединить усилия одинокого путника с тем, что уготовлено самой природой, но если бы даже знание захотело прийти на помощь, а общественные силы, вооруженные знанием, попробовали заместить одиночек, то все равно колоссальные масштабы дела заставили бы отступить самых энергичных и обнаружили бесполезность любых попыток. Во всем, что касается путей сообщения, дикая природа долгое время станет дик­товать свои законы, и любые действия цивилизации будут сведены на нет.

С другой стороны, огромные равнинные пространства придают жизни внутренних районов страны определенный и довольно заметный азиат­ский колорит. Сколько раз, наблюдая, как в спокойствии и блеске среди покрывающих равнину трав поднимается луна, я приветствовал ее вот этими словами Вольнея [61]из его описания Руин: «La pleine lune a l'Orient s'elevait sur un fond bleuatre aux plaines rives de l'Euphrаtе» [62]. И действительно, есть нечто такое в необъятных просторах Аргентины, что вызывает в памяти азиатские просторы; душа чувствует какое-то сходство между пампой и пустынями, расположенными между Тигром и Евфратом, между одинокой вереницей повозок, пере­секающих наши безлюдные равнины, чтобы после многомесячного пу­тешествия достичь Буэнос-Айреса, и караваном верблюдов, направля­ющимся в Багдад или Смирну. Наши обозы — словно эскадры неболь­ших судов, а возницы своими особыми манерами, говором и одеянием отличаются от остальных жителей, подобно тому, как моряки отличаются от жителей суши.

Вожак обоза обладает такой же властью, как глава каравана в Азии, и для того, чтобы безраздельно властвовать и повелевать в безлюдной пустыне, держать в узде удалых и своевольных сухопутных пиратов пампы, он должен обладать железной волей и решительным, бесстраш­ным характером. При малейших признаках неповиновения он вскиды­вает хлыст с железным наконечником, и на наглеца обрушиваются удары, оставляющие раны и шрамы, а если тот сопротивляется, то во­жак соскакивает с коня и, не прибегая к пистолетам, которыми обыч­но пренебрегает, с устрашающим ножом в руке быстро восстанавливает свой авторитет благодаря непревзойденному мастерству, с каким вла­деет этим оружием. Родным погибшего жаловаться на вожака бесполез­но, ибо такая расправа считается законной.

В силу этих особенностей среди аргентинцев устанавливается гос­подство грубой силы, превосходство сильнейшего, безграничная и бесконтрольная власть тех, кто правит, возможность расправы без суда и следствия. Сопровождающие обоз непременно берут с собой оружие: одно или два ружья на повозку и иногда небольшую вращающуюся пушку, установленную на передней повозке. Если появляются варвары повозки, придвинувшись друг к другу, образуют круговую оборону и почти всегда успешно отражают нападение свирепых дикарей, жаж­дущих крови и добычи.

Беззащитные табуны мулов часто попадают в руки этих американ­ских бедуинов, и погонщикам редко удается спастись от их ножей. В долгих поездках аргентинский пролетарий, закаленный в лишениях, не располагающий никакими иными средствами для защиты от постоян­ных опасностей, которые его подстерегают, кроме своих способностей и сноровки, привыкает жить вдали от общества и вступать в поединок с природой.

Народ, населяющий эти обширные пространства, складывается из двух различных рас — испанцев и индейцев, которые, соединяясь, об­разуют трудно определимую смесь. В селениях Кордовы и Сан-Луиса преобладает чистая испанская раса, и здесь нередко можно встретить пасущих овец девушек, таких белокожих, румяных и красивых, каки­ми мечтают быть элегантные столичные дамы. В Сантьяго-де-Эстеро [63]большая часть крестьянского населения до сих пор говорит на языке кичуа [64] , что свидетельствует об их индейском происхождении. В Коррьентес крестьяне говорят на очень забавном испанском диалекте. «Генерал, выдай мне чирипа» [65],— говорили Лавалье [66]его солдаты.

В жителях сельских районов, прилегающих к Буэнос-Айресу, все еще проглядывают черты солдата-андалусца, в городе преобладают иностранные фамилии. Негритянская раса, исчезнувшая почти везде, кроме Буэнос-Айреса, оставила самбо [67]и мулатов, живущих в горо­дах,— звено, которое связывает цивилизованного человека с варваром; эта раса, склонная к просвещению, наделена талантами и впечатляю­щей тягой к прогрессу.