Иосиф Кобецкий (П. Павлов, К. Бецкий) - Русский Рокамболь: (Приключения И. Ф. Манасевича-Мануйлова)

Правда, записки этой Манасевич-Мануйлов В. Л. Бурцеву так в натуре и не показал, предпочтя дать ей другое — более прямое направление, но сам В. Л. Бурцев в ее существовании отнюдь не сомневается, так как дважды в интервью в „Вечернем Времени" он касался как самой записки, так и заключающихся в ней обвинений, и ни разу ни со стороны Климовича, ни со стороны Рейнбота это не вызывало ни опровержений, ни возражений ни в печати, ни в частном порядке.

Не попала же записка эта к В. Л. Бурцеву просто потому, что, хотя Мануйлов и добыл ее по совету и просьбе последнего, но за это время Штюрмер успел опрокинуть А. Н. Хвостова и сам сел на его место, получив Климовича в свое полное распоряжение. Естественнее и проще всего было, конечно, Штюрмеру ее и передать.

Так Манасевич-Мануйлов и поступил. Штюрмер ее получил и, как наивно утверждает В. Л. Бурцев —„заволновался" и поставил вопрос об удалении Климовича из д-та полиции, но разрешить его Штюрмер просто не успел, ибо вскоре был скоропостижно назначен министром иностранных дел.

Позволительно, конечно, не поверить столь внезапной чистоплотности Б. В. Штюрмера, который, серьезно и совершенно не ощущая всего цинизма своих слов, уверял чрезвыч. следств. комиссию, что министерство внутр. дел тем и отличается, что в нем много таких задач, которые необходимо решать исключительно грязными руками. Но для Мануйлова антраша от Бурцева прямо к Штюрмеру довольно характерно, и не его вина, что факты, которые Рейнбот инкриминировал Климовичу, могли по тем временам только способствовать преуспеянию обвиняемого, а никак не его осуждению.

Впрочем, если Климович, и удержался на месте, то на сей раз он-то не преуспел, ибо, хотя в глазах Штюрмера записка Рейнбота

и могла говорить не против, а за Климовича, но против него говорил и говорил весьма внушительно самый факт передачи ее Штюр-меру Манасевичем-Мануйловым.

А. Н. Хвостов всегда доказывал, что не Манасевич-Мануйлов был креатурой Штюр-мера, а Штюрмер был креатурой Манасевича-Мануйлова, ген. же Климович к этому добавляет, что, хотя и лично известные ему факты, и документальные данные (дело — Мануйлов-Месаксуди) и „доказывают с полной неоспоримостью, что между Штюрмером и Мануйловым близкие отношения установились еще за много лет до описываемого нами времени, но все же Штюрмер теперь порою тяготился Мануйловым, но отделаться от него по каким-то обстоятельствам не мог".

Ясно, что при таких „обстоятельствах" „любезное" первоначально отношение Штюр-мера к ген. Климовичу должно было „испортиться", и дело вскоре дошло до того, что Штюрмер просто не замечал генерала, не слушал его докладов, делал вид, что перед ним пустое место.

Конечно, стерпеть это „старый рубака" не мог и начал контр-атаку. Он сразу повел наступление всем фронтом: составил и подал Штюрмеру подробный доклад о всех занесенных в хроники д-та полиции преступных делах и помышлениях Манасевича-Мануйлова, завершив очерк „жизни и деятельности" Рокамболя сочной резолюцией Столыпина: „Пора сократить этого мерзавца".

Но генерал не рассчитал одного, что новые птицы принесли с собою и новые песни. — Как раз все это и нужно было Штюрмеру, и знал он об этом также давным давно.

Эта лобовая атака вызвала только один ответ, нехотя процеженный Штюрмером сквозь зубы:

— Да, да! — Скажите, какой негодяй! Хорош господин!.. Но зато как он говорит по-французски и как он элегантен!

Хотя Климович и называет этот ответ младенческим, но смысл его он, очевидно, понял очень хорошо и, не возобновляя прямых нападений на Манасевича-Мануйлова, перешел к войне позиционной, где, конечно, мог полностью применить все свои специальные таланты, усовершенствованные и отточенные в долговременной и усердной охранной службе.

И не прошло и полугода, как мы видим, что, несмотря на всю поддержку Царского Села, несмотря на специально назначенного

для оказания помощи Мануйлову министра юстиции и генерал-прокурора, вопреки воле самого Распутина, Штюрмера, Питирима, ставки, высшей контр-разведки и т. д., и т. д., — Манасевич-Мануйлов на обеих лопатках в луже грязи, а над ним — „руки в боки“ — торжествующий сенатор Климович!

Слишком одиозны еще для многих имена героев этой — одной из последних — трагической буффонады царского режима, трагической вдвойне потому, что она, как впрочем и другие, разыгрывалась на живых ранах истекавшего кровью народа. Еще недостаточно сильная уверенность чувствуется в мысли, когда подходишь ко многим из этих событий с попыткой критического их анализа. И потому во многих случаях приходится просто ограничиваться дословными памятниками эпохи.

Применим этот метод и здесь.

В самый разгар своей деятельности, в конце августа 1916 г., И. Ф. Манасевич-Мануйлов, вдруг, среди бела дня, совершенно неожиданно был арестован охранкой. Это последнее обстоятельство создало по Петрограду целую сеть всевозможных сплетен, но, когда стало известно, что дело из охранки сразу же было передано судебно-следственным властям, — сплетни разгорелись еще пуще, ибо одни видели в этом победу законности, первую — после долгого сна нашей Фемиды, пришибленной до отупения еще Щегловитовым, а другие, наоборот, не доверяя пробуждению богини, склонны — были видеть в этом победу Мануйлова.

Известно, мол, закон — что дышло!…

И, пожалуй, были периоды в этом деле, когда скептики бывали правы. Мануйлов, правда, — по болезни, скоро был освобожден, но и болезнь не мешала ему порою „блистать столь же очаровательно", как и раньше — и похваляться, что лица, осмелившиеся поднять на него руку, тотчас же полетят со своих постов.

И, действительно, 15-го же сентября, нежданно-негаданно для самого себя и для своего прямого начальства, полетел ген. Климович, а назавтра столь же неожиданно последовал за ним и сам министр внутр. дел. А. А. Хвостов, незадолго до того, чтобы легче было с ним справиться, против его воли и желания, „переведенный“ Штюрмером на эту должность из министров юстиции.

Споткнулся, наконец, на деле Мануйлова и преемник Хвостова по ведомству юстиции— Макаров…

Шли слухи, что дело идет о столь своеобразном и запутанном шантаже, что трудно было разобрать, кто виноват, шантажист ли, шантажируемый или, наконец, какие-то третьи лица.

Дело то назначалось, то без всяких причин откладывалось и соблазн все рос и рос.

Впрочем, наконец, скептики должны были умолкнуть: за десять дней до революции дело все же было рассмотрено Спб. окружным судом, и щегловитовской юстиции вкупе со всем старым режимом довелось, таким образом, заблаговременной собственноручно обтесать осиновый кол для загона в свою собственную спину.