Иосиф Каллиников - Мощи
- Название:Мощи
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Марийский полиграфическо-издательский комбинат
- Год:1995
- Город:Йошкар-ола
- ISBN:58798-058-4
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Иосиф Каллиников - Мощи краткое содержание
В Советской России роман был объявлен порнографическим, резко критиковался, почти не издавался и в конце-концов был запрещён.
18+
Не издававшееся в СССР окончание романа − Том 4, повесть девятая, «Пещь огненная» (Берлин, 1930) − в данное издание не включено
Мощи - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Иоасаф с княжною впереди шел, а Костицына с Зиночкой и с Николкою сзади.
— Я любопытна, отец Гервасий, очень любопытна. Вы обязательно должны рассказать мне, почему вы в монастыре, что вас заставило постричься… Я бы убежала перед постригом, обязательно бы убежала. Я одного поэта знала, тот от неудачной любви пошел в монастырь, а перед постригом через ограду ночью удрал.
Иоасаф под свою защиту Николку взял и, прислушиваясь к словам Костицыной, отвечал за Гервасия:
— Отец Гервасий, Вера Алексеевна, человек простой, и причины у него простые, он из духовных, ну, вероятно, вера в крови у него, от предков, вот он и остался в монастыре.
Николка односложно отвечал, коротко, а говорила только Костицына с Иоасафом про игумена:
— Но вы посмотрите, владыко, какой отец Гервасий красивый, — разве бы его не любили женщины? Женщинам, правда, не всегда красота в мужчине нужна, их манит сила, энергия, упорство, но разве у отца Гервасия этого нет?.. Женщина это сразу чувствует.
И когда разговор вплотную подошел к Николкиной жизни и ему нужно было отвечать, епископ, заметив отчаянное смущение и неловкость его, сказал Костицыной:
— Вы, Вера Алексеевна, слишком женщина, а отец Гервасий инок, вы не забудьте этого, и если что у него было когда в жизни, то это так глубоко замуравлено в душе, как в склепе, что заставить его сказать что-нибудь — невозможно и прежде всего нельзя в человеке пробуждать старую боль. Если инок сумел себя уберечь для господа, то совращать его с пути смирения и воздержанности — грех и особый грех женщине, а вам тем более.
И последнюю фразу упрямо сказала Костицына:
— А я уверена, что отец Гервасий и раньше пользовался у женщин успехом, и теперь пользуется, — я это чувствую, ведь я женщина, быть может даже слишком женщина.
Так же упрямо и Иоасаф закончил:
— Нас, иноков, невозможно узнать, — мы тоже загадочны, как женщины, и молчаливы в силу отчужденности от мирского.
Княжна улыбнулась и посмотрела в глаза Иоасафу и шепотом по-французски сказала быстро:
А я и не знала, владыко, что вы такой интересный!..
Николка, как затравленный волк, смотрел в сторону, боялся взглянуть на Костицыну, думая, что ей, должно быть, известно что-нибудь про Аришу, оттого она так упорно и спрашивает его, и не знал, что делать, куда убежать, и все больше и больше приливала кровь к вискам и заливала лицо багровыми пятнами.
Не унялась Костицына, про монашескую любовь говорила, о том, что больше всего от любви безнадежной в монастырь идут и женщины, и мужчины.
— А разве послушник ваш, Борис Смолянинов, не от любви теряет человеческий образ?.. Ну, скажите мне?..
О другом человеке легче Николке говорить было. Все еще волнуясь, говорил отрывисто. И досада, и опасение, что может быть и от него, от Бориса этого, Костицына слышала про Феничку, заставляло его быть осторожным и односложным в ответах.
— Вы, владыко, знаете Смолянинова? Несчастные старики… Единственный сын — и в монастырь… Раньше я думала, что больше говорят, чем на самом деле, а вы посмотрите — удивительный мальчик… Он, конечно, не мальчик, но для меня-то он мальчик… Премилый, преинтересный.
И, горячась, говорила только одна, заставляя прислушиваться и княжну, и епископа, и Николку, и Зиночку. Говорила одна, хотя каждый изредка вставлял и вопрос и замечание. Вера Алексеевна сейчас же подхватывала эти замечания и говорила горячей и горячей, вовлекая и Зиночку.
— Я счастлива, что встретила его тут, и не я буду, если он не уйдет из монастыря вашего. Разве можно губить молодость? Ненормально это, поверьте мне. Надо заставить жить, заставить позабыть прошлое ради нового. Пусть жизнь призрачна, надо жить хотя бы призраком, но только жить.
— А если он глубоко верит? Если он обет дал?
— Заставить другой обет дать, новый, — к жизни вернуть. Обет жизни… Мне так хочется его вернуть в жизнь. Пусть влюбится — в меня, в Зину, в княжну, все равно в кого, и мы, мы должны его спасти, заставить влюбиться, обмануть, еще раз обмануть сердце его, но дать ему жизнь. Понимаете — жизнь. Жизнь наша — любовь. Пусть живет, любит.
— Он даже говорить со мною не хочет.
— Заставь его, Зиночка, — я женщина, он меня побоится, сожмется, как цветок полевой от женщины, женщина ведь, как солнце, жжет… А роса, — яркая, утренняя, когда еще солнца нет, а только застенчивые лучи розоватые, — роса любой цветок раскрывает свежей ласкою. Заставь, Зиночка, раскрыться его от твоей ласки. Ради спасения — обмани, обманись сама…
— А если Зиночка полюбит его, тогда что, Вера Алексеевна, — я бы побоялась этого.
— Пусть даже полюбит его, пусть, — разве он, княжна, недостоин этого?.. Вы его видели, да?
— Видела… Он огрубел ужасно…
— Неправда, не огрубел, — спрятался от людей, неживой стал, а вам кажется, огрубел, — помогите и вы, княжна… Владыко не будет против, я знаю, что не будет, и благословит его, и нас, женщин, благословит спасти его.
— Благословить не могу, но ему все прощу, потому что если он не выдержит искуса, — не его вина, — на вас ляжет.
— Вот видите, отец игумен, даже владыко простит ему, и вы не удерживайте его от жизни. Разве вы не знаете, как хорошо жить?.. Конечно, знаете… Я женщина, и я знаю, чувствую, что знаете…
Все даже на Николку взглянули после этих слов, и только экспансивность Зиночки отвела от него взгляды. С каждым словом Костицыной она загоралась, вспыхивала, порывалась что-то сказать особенное и наконец кинулась к Вере Алексеевне и выкрикнула, тормоша ее и целуя:
— Я его люблю… Я… Я…
Прильнула к Костицыной и начала смеяться почти до истерики. Успокаивать ее начали и плачущую усадили у дороги на повалившуюся сосну.
Настало молчание. Николка сидел нахмуренный, недовольный, боялся взглянуть на Костицыну и чувствовал, что она опять расспрашивает его. Иоасаф длинным посохом проводил по песку, стараясь желобок сделать, а княжна успокаивающе гладила Зине голову.
И точно из глубины земной зазвучал серебром колокол. Медленное эхо разливалось в хвое и как ток по стволам проходило в землю. Солнце скатывалось, и в лесу начинались сумерки.
В тишине этой, после волнения пережитого и волнующих слов, снова заговорила Костицына, но теперь уже тихим, глубоким голосом.
Спрашивала и отвечала:
— Владыко, а отчего в этой пустыни нет угодника?.. Он есть — но живой, а вот нетленного нет.
И еще тише:
— Там, где угодники есть, — легче, проще, оттого, что нетленное люди ему отдали, и им легче, этим сами они к жизни ближе.
Потом точно бред, волновавший мысли:
— А если бы это нетленное вернуть людям, всем, из угодников снова в людей влить, лучше бы было, и больней и лучше. Все бы как Борис были.
Под конец почти шепотом:
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: