Иосиф Каллиников - Мощи
- Название:Мощи
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Марийский полиграфическо-издательский комбинат
- Год:1995
- Город:Йошкар-ола
- ISBN:58798-058-4
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Иосиф Каллиников - Мощи краткое содержание
В Советской России роман был объявлен порнографическим, резко критиковался, почти не издавался и в конце-концов был запрещён.
18+
Не издававшееся в СССР окончание романа − Том 4, повесть девятая, «Пещь огненная» (Берлин, 1930) − в данное издание не включено
Мощи - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
И пришлось послушникам через конный двор из монастыря уходить в лес гулять с дачницами, а певчим через ограду перелезать в монастырь за полночь.
С тех пор, как дачницы понаехали и семинаристы-сироты подружились с певчими, каждый вечер в лесу собирались все. Певчие с семинаристами в лесу хором песни пели светские, а под конец — молитвы. Далеко разносилось по лесу пение, звенели голоса звонко между соснами. Заслушивались дачницы дотемна, а потом уходили гулять с послушниками. На поляне собирались в условленный час после трапезы, на поляну и дачницы приходили, поклонницы архиерейские.
Донесли Николке про это — запретил петь в лесу монастырским певчим, боялся, что узнает епископ — плохо будет.
Несколько дней не приходил на поляну никто.
Заскучали дачницы.
Матушка ключаря просила мужа, чтоб петь разрешили монахам в лесу.
И дамы к ключарю пристали.
— Отец Василий, милый, устройте, чтоб певчим в лес разрешили ходить.
Николке ключарь посоветовал разрешить, а тот не знал, что сказать, поежился…
— Преосвященный узнает — неприятность будет.
Ключарь успокоил его:
Я ему сам скажу, отец Гервасий, — разрешите в лесу петь певчим с семинаристами…
Отслужил наскоро Иоасаф среднюю обедню в соборе, дождался вечером прихода князя с дочерью, и начались будни.
С утра Николка бегал по хозяйству, монахов расспрашивал, довольны ли гости монастырским приемом, за трапезой торжественно сидел, после трапезы на скотный двор забегал и хотелось ему на хутор сбегать про Аришу узнать, поцеловать ее, поздравить с новорожденным и самому порадоваться на своего младенца, да все некогда было; а со скотного двора выйдет, так и потянется в новую гостиницу заглянуть, нечаянно может встретить Костицыну. Глаза у ней глубокие, слегка влажные, отчего в них какое-то тепло особое было, манящее. Несколько раз ее видел, как выходила гулять из гостиницы с барышней и дочерью губернаторской, княжною Рясною. За ними пойти хотелось, позабыть, что рясофор на нем и что он игумен теперь. До сих пор, казалось ему, несуразная у него жизнь. Целый век мотался, не жил, а мучился. Даже к Феничке любовь и та казалась теперь выдуманной, и Ариша — не любовь, а плотское мучение, — утолить его нужно и сошелся с ней. Теперь даже боялся, что узнают про нее, а может из иноков кто донесет по зависти, а тогда конец, и эта жизнь будет разбита. Помануло невозможное, неразгаданное, недосягаемое. Возвращался в покои свои сумрачным и только когда на панагию архиерейскую взглядывал, на крест золотой в изумрудах тихих — горячо обливалось сердце желанием получить митру. Каждый день напоминал своему послушнику белобрысому, чтоб тот за каждым шагом следил епископским и передавал ему, — с кем из иноков говорил преосвященный, куда ходил, что делал. Задабривал келейник Иоасафа, чтоб разузнать привычки архиерейские, любимые кушанья, и повара не забывал чаевыми.
А у епископа свой день. С утра на молитве, по привычке и по обязанности, а после кофе со сливками — дожидал князя и вместе с ним уходил гулять до трапезы. После трапезы отдыхал до трех, а в четыре Николку звал и через задние ворота уходил с ним гулять.
Расспрашивал про монастырь, про доходы, про землю, про иноков, про Николкину жизнь и, когда наскучивали разговоры, шел молча, опираясь на посох. Встречал по дороге дам, раскланивался, благословлял, но не заговаривал ни с кем, а если с ним заговаривали — отмалчивался и поворачивал в монастырь.
Дамы сердились, нервничали, обижаться начали и иные даже уехали, остались только беззаветные поклонницы Иоасафа, которых ничем не выживешь, от которых и в городе трудно было спрятаться. Где сам служит в городе, туда и они явятся, на завтрак поедет к князю и там они, вернется к себе в архиерейский дом и туда в приемные дни появятся под каким-нибудь предлогом благотворительным, — были даже такие, что с иконами заходили старинными жертвовать в церковный музей исторический, основанный Иоасафом при консистории, и часа два рассказывали, что специально в свою деревню ездили и из своего храма привезли, а когда один помещик для красоты музея подарил ковши старинные и кокошники — приносили всякий хлам в приемные дни в архиерейский дом, так что попам, дьяконам, вызванным по делу, и говорить было некогда с епископом. Ключарь Иоасафа выручил, посоветовал особого секретаря завести по делам музейным, и когда в один день появился местный археолог губернский со всклокоченной бородой нечесаной, с такими же волосами на голове — растрепанными, кудлатыми, на двери в приемной появилась надпись, что по церковно-архивным делам принимает ученый секретарь общества — кончили дамы ходить в архиерейский дом с молитвенниками старыми, с иконами, с тряпьем старым и даже обиделись.
Князь Рясный шутил епископу, называл его по имени и по отчеству, как и в молодости.
— Великолепно вы, Александр Николаевич, отучили дам наших.
И тут же к дамам с шуткою:
— Вы, господа, владыку измучили, разве ж можно так!..
— Мы обожаем его…
— Так вы хоть издали…
И в монастыре дамы сердились на Иоасафа, надеялись повеселиться, и вдруг не епископ, а монах, и с монахами время проводит, а не в обществе.
За все время один только раз Иоасаф разговорился в лесу с дамами.
С Николкой гулял и встретил княжну Рясную с Костицыной и с Зиночкой.
Княжна подошла просто, — приняла благословение и заговорила попросту, как с хорошим знакомым.
Сердце оборвалось у Николки, когда увидал Костицыну.
Спросила княжна епископа:
— Отчего вы, владыко, от нас прячетесь? Разве мы вам мешаем?..
— Вы — нет, и Вера Алексеевна — тоже нет, и Зиночка, а дамы, меня обожающие, те мешают мне отдохнуть.
Обидчивым тоном, слегка капризным — сказала Костицына:
— Простите, владыко, а мы разве не дамы?..
— Конечно, дамы… но…
— Мы тоже вас обожаем, что же нам остается делать, как не обожать вас, — любить безнадежно, — обожаем вас…
Иоасаф продолжал разговаривать, из замкнутого сразу сделался общительным, веселым и остроумным. Костицына взглядывала на молчавшего Николку, — ему казалось, что она разглядывает его, и опять, точно десять лет назад, почувствовал он себя беспомощным послушником, не знающим, о чем говорить и как. От досады и от внутренней злобы на самого себя, чувствовал, как стучала кровь в висках и сердце падает гулко. Точно не игумен, а послушник перед Феничкой — перед Костицыной был Николка.
Костицына также просто заговорила и с Николкою. И опять он услышал те же слова, старающиеся заглянуть в него, расспросить, узнать что-то большее, чем на самом деле есть. Но только Феничка тоже застенчиво его спрашивала, а тут настойчивость чувствовалась женская.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: