Ханна Кент - Темная вода

— Волшебная?

— Будто ангелы ее играют. И пение раздается. И будто вижу, как добрые соседи позади них танцуют. И танец такой красивый! — с жаром заключила свой рассказ вдова. — Как думаешь, Нэнс, что бы это значило? Я-то уверена, это добрый знак. А ты что скажешь? Добрый или нет?

— Скоро узнаем, Нора Лихи. Да, узнаем!

Светало, и вот уже можно было разглядеть реку — темно-коричневую, окаймленную зеленью папоротника, еще не расправившего свои скрученные листья. Нэнс, тяжело дыша и отдуваясь, передала Михяла Мэри и стала раздеваться, стягивая через голову слои сукна и шерсти и складывая их на землю.

Ее груди лунно белели в тусклом свете раннего утра, дряблая кожа натянулась от холода.

— В последний разочек, значит, — сказала Нэнс. — Она взглянула на Нору — та стояла натянутая как струна, крепко сцепив руки на груди, широко раскрыв глаза. Все ее тело сотрясала дрожь.

— Мэри, подождешь, пока я в воду войду, а потом передашь мне мальчика.

Мэри глядела на нее, ничего не говоря. Лицо ее было совершенно белым, в глазах стояли слезы.

От поднимавшегося с реки холода у Нэнс перехватывало дыхание. Она входила в воду медленно, тяжело, с хрипом дыша, спотыкаясь, когда комья береговой глины обрушивались под ее тяжестью, и охая, когда вода касалась ее дряблых бедер и живота. Кости ее ныли. Река била по ногам, ударяя в них мелкой галькой, сдвинутой и разворошенной ее шагами.

— Ну, теперь давай его сюда, Мэри! — Зубы ее стучали, и Нэнс думала, что будет, упади она в воду. Ощущала собственную старость. И хрупкость.

Девочка не шевельнулась. Она съежилась на берегу, еще теснее прижав к груди ребенка. Нора шагнула к ней.

— Так дашь ты его Нэнс, а, Мэри?

Девочка уткнулась лицом в макушку ребенка и не поднимала глаз. Мальчик тихо застонал.

— Дай его мне!

— Это грех с ним такое делать, — прошептала Мэри.

Нора протянула руки к мальчику, и плач его стал громче; Мэри крепко держала его, обхватив обеими руками. Теперь она плакала громко, неистово. Нора пыталась разжать ее пальцы, вцепившиеся в ребрышки ребенка.

— Ишь обнаглела — так себя вести! Стыдись! — Она отвесила Мэри пощечину, и девочка, вскрикнув, выпустила ребенка из рук. Нора вскинула вопящего мальчика на плечо и, зажав ему рот, не раздеваясь, вошла в воду. Преодолевая напор воды, она дошла до Нэнс и передала ей орущего ребенка.

— Пожалуйста! — крикнула с берега Мэри. — Пожалуйста! Грешно это! Грех такое с ним делать!

Трясясь от ледяной воды, Нэнс взяла подменыша и перекрестила его костлявую — кожа да кости — грудь. Взглянула на Нору — та стояла в реке, спиной к Мэри. Вдова кивнула, и Нэнс погрузила исходящего криком ребенка в воду.

Мэри повалилась на мшистый береговой скат; по лицу ее текли слезы.

— Вода слишком холодная! — кричала она, царапая пальцами глину и давясь слезами. — Грех это!

— Замолчи, Мэри, — пробормотала Нора, кивнув Нэнс, которая в это время подняла ребенка над водой.

— Во имя Господа Бога нашего, если ты из фэйри, прочь!

— Пожалуйста! Ну пожалуйста, Нора, не делайте с ним этого!

Нэнс вновь опустила ребенка в реку, потом подняла высоко над водой. Светло-рыжие волосы мальчика прилипли ко лбу, изо рта и глаз его с бульканьем текли струи воды. И затем, в последний раз, прежде чем успел он сделать вдох, чтоб закричать, она, крепко сжав ему грудь руками, в третий раз толкнула его в стремительный речной поток. Она взглянула на Нору и поняла, что женщина видит, как бьется белое тельце под пенной поверхностью реки, как мерцают — то блеснут, то исчезнут, точно промелькнувшая рыбка, — его волосы. Встретившись с ней взглядом, Нора кивнула опять, и по ее кивку под плач Мэри руки Нэнс легли мальчику на грудь. Нэнс сжала, стиснула руки и устремила взгляд на иву, на длинные пальцы ее ветвей с сережками. Она глядела на то, как тычется носом в береговой скат побег водяного кресса, и чувствовала, как болезненно стынут и немеют руки в быстрой воде и как впиваются в ее кожу острые ногти ребенка, судорожно бьющегося в реке; она глядела на бутоны ириса — сомкнутые вокруг желтых цветов листочки были как руки, сложенные для молитвы. Она чувствовала, как внезапно поднявшийся ветер касается ее волос; ветер шелестел в деревьях, срывая листья и семена, кружа их на водяной глади, вдруг разбившейся, когда из воды показалась детская рука; воздетые вверх пальцы пытались схватить воздух. Нэнс прикрыла веки, чувствуя, как слабеет, как затихает борьба, и, даже не глядя на бессильно обмякшее, безжизненное тело, на остекленевшие глаза, она поняла, что река приняла фэйри как свое, ей соприродное.

МЭРИ БЕЖАЛА ТАК, словно за ней гнался сам дьявол. Не разбирая дороги, по сверкающим лужам, по полям, через дорогу, вверх по склону, на холм, по камням, впивавшимся в босые ноги, бежала, когда заря уже заливала светом долину. Слезы слепили, легкие жгло, в боку кололо — она продолжала бежать. Пронизывающий ужас гнал ее все вперед и вперед.

Лишь завидев на горе очертания хижины Пег, Мэри поняла, куда бежит. До этого инстинкт твердил только одно — спасайся, прочь от того страшного на реке, от бледной детской головки, мотающейся возле впалой груди Нэнс.

Они убили его.

Господь всемогущий, силы небесные, они его прикончили! Она видела это и не остановила!

Неподвижность поднятого из воды маленького тела, обтянутые кожей ребра, с ног капает вода, стекая обратно в реку. Торжествующий, радостный крик Норы; юбки ее треплет ветер, задувает под подол, а она, повернувшись, в восторге указывает на распустившийся касатик. Детская головка безжизненно свесилась, горло обращено к небу. И птицы, птицы, слетевшиеся на деревья вокруг, наполнившие их щебетом, таким громким, что крик Норы тонет в этом рассветном хоре. Птицы, встречающие свет дня.

Мэри бежала, пока не споткнулась о камень и не упала, но тут же поднялась с исцарапанными в кровь руками. Она сидела на каменистой земле и выла в голос, перепачканная речным илом и полная ужаса.

Чтоб успокоить Мэри и понять, что такое она говорит, Пег О’Шей потратила чуть не час. Девочкины крики разбудили весь дом, и зять Пег выбежал узнать, в чем дело. Вернулся он, неся на руках Норину служанку. Она истерически рыдала, захлебывалась слезами, не в силах говорить, и так дрожала, что Пег велела дочери укутать Мэри одеялом и крепко обняла девочку.

— Что случилось, Мэри? Скажи нам, что с тобой стряслось!

Девочка рыдала с разинутым ртом — из носа у нее текло.

— Голубушка, все, все, тут спокойно, никто тебя не обидит. Ну же, Мэри, что такое случилось?