Ханна Кент - Темная вода

— Скажите мне, кто это говорил?

— Не посмею сказать: ты проклянешь его!

— В жизни никого не проклинала!

— Это ведь грех, Нэнс, страшный грех!

— Правда это, что ты у добрых соседей побывала?

— Неправда! Не было этого!

— Все знают, что мамашу твою умыкнули.

— Ага! А тетка твоя — Шалая Мэгги — с Ними знается. И порчу насылать она большая мастерица!

— Все они одержимые, полоумные. У них в крови это!

— Ага! То-то и папаша твой себя порешил — сам в воду бросился.

— Это нечаянно.

— Врешь, Нэнс! Это ваша одержимость на него перешла!

— А может, это фэйри его в воду затащили?

— Выгонят тебя. По миру пойдешь. Вот что бывает с теми, кто порчу пускает. Кто колдовством промышляет!

— Отца твоего больше нет, так тебе в твоей хижине теперь не жить!

Нэнс чувствовала, как ее охватывает пламя гнева. Она стояла, окруженная толпой, и пылала огнем.

— Вы очень жестокие, — шепнула она.

И когда они засмеялись, то Нэнс коснулась сердца каждой из этих женщин пальцем, горящим, как свечной фитиль. «Будь ты проклята! — выкрикивала она каждой, и та взвизгивала в ответ. — Пусть зарастет порог твой травой, пусть ты помрешь без причастия в городе без священника и пусть вороны растащат твои кости! Imeacht gan teacht ort! — Пропади ты пропадом!»

Как же они завизжали! Они визжали и выли, все громче и громче, пока она не проснулась и не села в постели, тяжело дыша.

Вокруг было темно. В щели сочился слабый послеполуденный свет пасмурного дня. Снаружи доносились шаги и негромкий разговор. И запах примятой травы.

Это добрые соседи , пронеслось в голове, пришли забирать меня!

Первую долгую минуту, не в силах пошевелиться, она сидела, уставившись на дымящий очаг, на полосы сажи на побелке, на разбросанный по полу камыш.

Они пришли за мной, думала она, как прежде — за мамой. Как за Мэгги.

— Нэнс Роух! Открой дверь!

— Ты живая душа или нежить?

— Открывай!

Времени для защиты не осталось. Некогда оградить свою жизнь и душу травами и заклятиями. Только погасшие угли в очаге.

Когда в прутяную дверь лачуги протиснулся констебль и его люди, Нэнс стояла на четвереньках, набивая карманы угольками.

Появление двух полицейских из Килларни взбудоражило всю долину. Пошли кривотолки. Люди, столпившись у дороги, смотрели, как два всадника в форме подъехали к маленькой часовне, а затем, уже вместе со священником, спустились по склону — мимо кузни, мимо родника и женщин с изумленно раскрытыми ртами, к подножию холма возле домов Лихи и О’Шей. Толпа двинулась следом, глядя, как полицейские, передав священнику поводья, стали пешком взбираться в гору. Один направился к хижине О’Шей, другой — Норы Лихи.

Когда через несколько минут они появились вновь, по бокам от растерянной вдовы и рыдающей девочки-прислуги, люди стали возбужденно перешептываться. Они смотрели, как полицейские уводят женщин — по дороге, назад к часовне, и только потом, когда группа скрылась из виду, люди кинулись на холм к О’Шей — узнать, что произошло. Неужели девчонку застали за кражей? А может, эта вдова сама гибель мужа подстроила? Когда потом они увидели, что полиция вернулась за Нэнс, люди стали гадать, может, все трое с нечистью водятся, всю долину изурочили, масло уводили из маслобоек и скотину губили кознями. Небось на самого священника пищог сделали!

Скоро все прояснилось. На закате вся долина гудела от новостей. Нору Лихи, Мэри Клиффорд и Нэнс Роух будут судить. Кретина-подменыша, которого Нора прятала от людей, утопили в реке, и говорят, будто это убийство.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ ИНСПЕКТОР ВЕСЬ ВЗМОК, его шея багровела над темно-зеленым форменным воротом.

— Теперь говорите мне как есть всю правду, это очень важно. Вы наняли эту… — он заглянул в лежавшую перед ним бумагу, — Энн Роух, поручив ей убить вашего внука?

— Нэнс, — буркнула Нора.

Полицейский вторично заглянул в бумагу:

— У меня написано: Энн.

— Она зовется Нэнс. Нэнс Роух.

Он поднял глаза, взглянув на нее из-под кустистых бровей. Ноздри его шевельнулись.

— Это простой вопрос. Заплатили ли вы этой женщине за убийство вашего внука Михяла Келлигера?

Нора глядела на кадык полицейского, двигавшийся вверх-вниз над тесным воротником. Дрожащей рукой она потянулась к собственной шее.

— Я ничего ей не платила.

— Значит, это было простым благодеянием? Вы ее просили убить Михяла?

Нора покачала головой:

— Нет. Ничего такого я не просила. Она хотела вылечить его. Прогнать фэйри.

Констебль поднял бровь:

— Фэйри?

Нора обвела взглядом помещение участка. Здесь пахло пóтом, ваксой и жирным беконом. В животе у нее заурчало: с самого дня, как ее привезли сюда, единственной ее едой была утренняя миска водянистой овсянки. Четыре ночи тяжелого беспокойного сна взаперти на влажном соломенном матрасе в каменном мешке камеры. Четыре миски каши, поданных безмолвным стражником. Ни один из мужчин, приносивших ей еду, не отвечал на ее вопросы. Ни один не хотел ей сказать, нашли ли у нее дома маленького мальчика. Должно быть, он ищет ее, втолковывала она каждому из них. Рыжеволосый, четырех лет от роду.

— Я жду от вас ответа, миссис Лихи. Вы сказали слово «фэйри»?

Нора следила за мухой: вынырнув из дымохода, та покружила над решеткой остывшего камина, а затем шмякнулась о грязное стекло маленького оконца.

— Миссис Лихи!

Нора вздрогнула.

— Ваша служанка Мэри Клиффорд утверждает, что эта Энн Роух вознамерилась бросить в реку вашего внука на том основании, что он являлся кретином. Это не ее слова. Она называла его хилым. — Придвинувшись ближе, полицейский понизил голос: — Разумеется, очень нелегко, когда в доме такой ребенок. Может, вы хотели это сделать из милосердия, а, миссис Лихи?

Нора не ответила, и он, откинувшись на спинку стула, начал скручивать себе самокрутку, облизывая бумагу и не сводя глаз с Норы.

— Знаете, у меня есть собака, сука. Что ни год, она приносит мне щенков. Восемь щенят каждый год! Тех, кого мне удается продать, я продаю. Но иногда, миссис Лихи, среди щенков попадается заморыш. — Со скрипом отъехав на стуле от стола, он поискал в кармане спички. — Кто ж его возьмет, заморыша!

Нора глядела, как он закуривал, как махал спичкой в воздухе, пока она не погасла.

Полицейский направил самокрутку в ее сторону:

— Так что я делаю каждый год со щенками, которых не продать? Догадываетесь, миссис Лихи?

— Нет.

Он затянулся самокруткой и, не сводя глаз с Норы, выпустил вверх облачко дыма.

— Я топлю их! Отношу на реку и топлю этих крошек, пока они еще ничего не соображают. Но, миссис Лихи… — Он затянулся еще раз, к губе его прилипла бумажка. — Миссис Лихи, ребенок — это вам не щенок! — Он покачал головой, по-прежнему не отводя взгляда от Норы. — Не важно, кем вы считали мальчика. И пусть был он для вас тем же заморышем. Если вы утопили его умышленно, то вас повесят. Да, повесят!