Ханна Кент - Темная вода

Нора прикрыла веки, и перед глазами ее вновь возникла картина: слабое дрожащее мерцание тела под толщей темной речной воды: ширящиеся пятна света на берегу; ветви деревьев, а в них стаи птиц.

— Это был не мальчик.

— Сколько лет было ребенку, миссис Лихи?

— Оно… Четыре года.

— Опять вы говорите «оно». — Он что-то пометил в своей бумаге. — И как долго находился он на вашем попечении?

— С тех пор, как дочь моя померла.

Как хотела бы Нора понимать, что он там пишет! Она удивлялась, до чего красивые тонкие черточки выводит эта рука, — такая грубая и заскорузлая.

— И долго это длилось, миссис Лихи?

Нора помолчала, веки ее дрожали.

— С прошлой жатвы. С августа прошлого.

— Вы не могли бы описать состояние Михяла.

— Состояние?

— Как он себя чувствовал, миссис Лихи.

— Можно мне воды, пожалуйста?

— Сначала ответьте на вопрос.

— Оно… Он не мог ходить. Не мог говорить. С головой…

— Простите? Нельзя ли погромче?

— С головой у него было плохо.

Задержав на ней тяжелый взгляд, констебль медленно раздавил самокрутку и взял в руки лист бумаги.

— Мэри Клиффорд дала показания под присягой. Она…

— Где Мэри? Где Нэнс?

Констебль провел по горлу рукой, оттягивая жесткий ворот:

— В настоящее время, миссис Лихи, против вас троих выдвинуты одинаковые обвинения. И вы трое арестованы по обвинению в предумышленном убийстве. Выяснилось, что… — Запнувшись, он взял со стола другой документ, вчитался в рукописный текст: — Обвинение вам предъявлено на основании следующего заключения коронера: «Мы полагаем, что покойный Михял Келлигер скончался в результате утопления его в реке Флеск, имевшего место в понедельник, шестого марта 1826 года и произведенного действиями Энн Роух и при участии Гоноры Лихи, бабушки ребенка, равно как и Мэри Клиффорд».

Нора в замешательстве выпрямилась на стуле, чувствуя, как тяжко забилось сердце.

— Михял? Его нашли? Он в хижине?

— Учитывая тяжесть выдвинутых обвинений, миссис Лихи, дело ваше будет передано на рассмотрение летней выездной сессии суда в Трали. Вас же препроводят в тюрьму Беллималлен и будут судить судом присяжных. И в случае, если выдвинутые против них обвинения не будут опровергнуты, Мэри и Энн также предстанут перед судом.

— Вы нашли Михяла?

— Вы понимаете, что я вам говорю? Миссис Лихи?

— Нашли моего внука? Я ведь спрашивала…

— Тело вашего внука было найдено вблизи дома, где проживала Энн Роух. В месте, известном в округе как «Дударева Могила».

— Дударева Могила?

Норе представился куст боярышника в утренней синеве и пляска мерцающих огней в его ветвях.

— Когда к ней явились констебли, Энн провела их к месту, где ею было оставлено тело Михяла.

— Михял? Пожалуйста, можно мне его увидеть?

Полицейский вперил в нее долгий взгляд:

— Ваша троица утопила Михяла Келлигера, миссис Лихи, и не кто иной, как Энн Роух, спрятала его тело. — Он опять заглянул в бумагу. — Закопала очень неглубоко. В ямку дюймов десять глубиной.

Нора сжала виски, дыхание ее участилось.

— Думаю, не Михял это!

— Ваш внук, миссис Лихи, зарытый как собака!

— Нет! Думаю, не он!

Она зарыдала, помещение наполнил ее громкий плач.

— Миссис Лихи!

— Не Михял это!

— Ну хватит, перестаньте!

— Это был фэйри!

Опершись локтями о стол, Нора рыдала теперь, уткнувшись лицом в ладони.

— Миссис Лихи, крайне важно, чтоб вы сейчас сдержали себя и рассказали мне, что произошло. Это Энн Роух говорила вам, что ваш внук Михял Келлигер — на самом деле фэйри?

Нора кивнула, все еще пряча лицо в ладонях.

— И вы раскаиваетесь, понимая теперь, что это не так?

Она вытерла нос рукавом и задержала взгляд на блестящем пятне.

— Это не Михяла тогда нашли, — прошептала она. — Тот ребенок — никакой мне не внук.

— Вы что, не признали собственного внука?

Она покачала головой:

— Нет. Он стал другим. Я его прежде видела, а мне принесли другого.

— Это Энн объяснила вам, что он изменился потому, что теперь это фэйри?

— Она сказала, Михяла наверняка забрали фэйри и что калека этот — тоже их породы. Говорила, сможет вернуть мне внука.

Не сводя с Норы внимательного взгляда, констебль свернул себе другую самокрутку.

— Миссис Лихи, вы, женщина во всем прочем вполне уважаемая, поверили особе, утверждавшей, что ваш парализованный внук — это существо иного мира?

— Парализованный?

— Которого ноги не слушаются.

Нора вытерла глаза концом платка.

— Как вы это назвали? Каким словом? Еще разок, пожалуйста.

— Парализованный. Это медицинский термин. Так говорят про таких, как ваш внук, кто не владеет ногами, руками или ни тем ни другим. Это распространенный недуг, миссис Лихи. Невозможность двигаться. И именно этим, согласно заключению коронера и его помощников, страдал Михял.

— Нет! Он не страдал! Это был не он!

— Он, миссис Лихи. — Полицейский резко подался вперед. — Все эти разговоры о фэйри… Чем только не тешат себя люди, не желающие смотреть правде в глаза!

— Он станет ждать меня! — опять заплакала Нора. — Будет ждать, а дома никого, никто не встретит! О господи, силы небесные!

— Это вы сами себе внушили, миссис Лихи? Или все произошло намного проще: дать бедной старухе курицу, немного торфа — очаг растопить. А за это она избавит вас от вашего заморыша, болтая всю эту чушь насчет фэйри.

— Неправда! — Нора сжала кулаки. — Михял будет дома! Его вернут! Ведь я все, все сделала, чтоб он вернулся! А вы меня здесь держите! Я ж только того и хотела, чтоб он вернулся, чтоб со мной опять был!

Констебль, прищурившись, затянулся самокруткой, не спуская глаз с Норы. Застрявший между его губ кусочек бумаги трепыхнулся.

— Конечно, миссис Лихи! Конечно!

Нэнс глядела вверх со дна телеги, с громыханьем катившей по дороге через Килларни. Каждый камень, каждая рытвина отдавались болью в ее костях с такой силой, что вскоре ей стало казаться, что немногие еще оставшиеся во рту зубы вот-вот выпадут от очередного толчка.

Нэнс не привыкла к такой быстрой езде, не привыкла видеть перед собой резво бегущую лошадь, настораживающую уши на каждый окрик сидящего на козлах мужчины в темном плаще с грязным воротом по самые уши.

Нэнс потеряла счет времени.

Наискось от нее, зажатая между краем телеги и широким плечом полисмена, сидела вдова. Нэнс не было видно, спит Нора или бодрствует — лицо вдовы прикрывал платок, и сидела она понурившись, свесив голову. Когда их вывели из участка и посадили в телегу, вдова — бледная, жалкая — наклонилась и шепнула Нэнс, точно выдохнула: «Не хотят мне верить». И больше с тех пор ни слова.

За массивной фигурой сидевшего рядом констебля мелькал Килларни — постоялые дворы, трактиры и дома, нарядная главная улица и тесные грязные закоулки и дворы. Дымный, залитый солнцем Килларни, золотушные дети в заплеванных подворотнях, мужчины тащат корзины с дерном и торфом. После пяти ночей, проведенных в крохотной камере полицейского участка, вдруг столько шума, столько грязных глазеющих лиц. Дважды бежала она из этого города. Недоброго, безжалостного. Шалая Мэгги, Шалая Нэнс — какая разница? Отца забрала вода, мать забрали фэйри, неизвестно еще, как повернется это дело, одно ясно: знается она с добрыми соседями , не без этого! Небось и сама Их роду-племени.