Николай Таратухин - С гитарой по жизни

Первый полет возглавлял командир эскадрильи. Перед этим мы тренировались, делали холостые прогоны. Но «боевая» работа — совсем другое дело. Взлетела первая пара, Яков за экранами как старший. И тут выяснилось, что он и другие ребята, приехавшие с равнинной местности Украины и Белоруссии, где экраны чистые, нет никаких гор (мы их называли местниками), просто растерялись. Импульс радиоволн, посылаемый локатором, наталкиваясь на местник, оставлял на экране засвеченную мертвую зону. Самолет — светлая отметочка на экране, попадая в «мертвую зону» действия локатора, становится невидимым среди местников на экране кругового обзора.

.Мои неопытные сослуживцы сразу же потеряли самолеты среди местников из виду. В штабе переполох. Руководитель полетов в гневе. Кричит по телефону моему лейтенанту: «Что у тебя там за специалисты? Посади за экран армянина!». Это у меня такие позывные были. Пришлось мне отстранять от экранов свое начальство и брать управление локатором в свои руки: я ведь был в этом деле асом. У меня единственного на станции был первый класс, а у всех остальных второй и третий. Да и местники меня не пугали (в Армении гор хватает!). Все обошлось.

Надо сказать, что за весь год было не более десятка полетов: больше погода не позволяла. Для меня это были «курортные дни». Кормили нас как на убой, времени свободного навалом. Наступила полярная ночь. Северное сияние поначалу впечатляло, а потом к нему привыкли. Гитарой заниматься можно было хоть сутками. Закрылся в аппаратной — и гоняй гаммы, играй упражнения. По сравнению с казарменными условиями Ленинакана, когда бывало, в свободное от дежурств время я садился поиграть, а рядом кто-то наяривал на гармошке — здесь был просто рай. Я благодарил Судьбу за такой поворот в моей службе.

Я стал задумываться: куда еще девать свободное время? В местной воинской библиотеке попался учебник по скорочтению. Решил освоить это дело. Ведь зрительная память за два года сиденья за экраном у меня была очень обострена. Оказывается, мы читаем, проговаривая про себя написанное. Для любителей великого и могучего русского языка — это наслаждение, а вот для работы и учения — большая помеха. Было очень трудно отучить себя от укоренившегося способа чтения. С упрямством японского самурая я выполнял упражнения из учебника. Сразу ничего не получалось. Потом стал замечать, что могу только глазами охватывать несколько строк текста и запоминать. Потом уже смог запоминать целыми абзацами. В конце концов, дело пошло. Прочитав какую-нибудь книгу, заставлял себя вспоминать, что писалось на определенной ее странице и пересказывать близко к тексту.

В местном Доме офицеров готовился концерт участников самодеятельности. Приглашались все желающие выступить. Я, конечно же, сильно пожелал. Укутал гитару двумя утепленными куртками (на улице было под 40 ниже нуля). И пошел в клуб. Репертуар у меня уже какой-то был. «Вальс» Иванова-Крамского сыграл довольно уверенно. После концерта познакомился с еще одним фанатом гитары. Им оказался летчик Баженов. Он москвич. Играет исключительно классику. Мы с ним подружились, и я многое у него перенял. К моему сожалению, ближе к весне он закрутил роман с официанткой из их офицерской столовой, которая то ли стала, то ли готовилась стать его женой, и времени на гитару у него не осталось. Да и у меня много времени стало отнимать увлечение скорочтением.

Как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Наступила полярная ночь. Она порой выдавала сполохи удивительной красоты, и мы выходили из своего балка чтобы ими полюбоваться. Луна за полярным кругом светит ярче и кажется гораздо большей. В полнолуние при ее свете вполне можно было читать. Но чаще всего мела пурга и дул леденящий ветер. Во время пурги в предбанник балка, где у нас хранились продукты и спасались от холода наши две собаки, наметало целые сугробы снега. Сказать кому-нибудь, так не поверят — из-под гвоздей, забитых в доски! В туалет мы в это время ходили по протянутой веревке. Иначе ветром сдует и это гибель. Две наши машины — аппаратная и агрегатная — находились в полной боевой готовности. Мы топили в них тоже печи — «буржуйки» и следили за тем, чтобы температура внутри машин была положительной. К ним веревки тоже были протянуты.

Но вот пришло полярное лето. А наступает оно по-настоящему только к середине июля. Солнце давно уже не заходит: опустится к горизонту, покатится шариком по нему и снова вверх, только с другой стороны. По тундре без резиновых сапог не пройти. Земля оттаивает сантиметров на сорок и покрывается зеленым ковром из полярной травы и цветов, а под всем этим вода. И кругом гнезда птиц. Наши собаки творили здесь полный разбой, жирея на дармовых харчах. Ветры с материка угоняют льды в глубь Арктики и открывается навигация. В Тикси объявляется «сухой закон» и в порту идет круглосуточная работа по разгрузке судов.

В воздухе запахло «дембелем». После успешного лыжного кросса в ознаменование первомайского праздника, где команда нашей станции заняла почетное предпоследнее место, меня вдруг вызывают в штаб полка. Иду и думаю: в чем дело? Вроде все хорошо, снова ефрейтора присвоили, в отличниках БПП (боевой и политической подготовки) хожу… Начальник штаба протягивает мне конверт и говорит: «Родственники вас долго разыскивали и вот нашли. Прочитайте письмо».

Оказывается, моя тетя — старшая сестра матери, объявляла нас во всесоюзный розыск. У меня теперь есть два двоюродных брата, живут в Краснодаре. А тетя моя, к сожалению, меня не дождалась. Умерла. Муж ее и мои братья ждут меня после демобилизации. Это принесло мне и радость, и огорчение. Я был в отчаянии…

Дело в том, что в Нижнеудинске, пока мы комплектовались, нас определили в бывший монастырь то ли на острове реки Уда, то ли на противоположном её берегу от городка — сейчас уже не помню, но хорошо помню, что монастырь с городом соединялся мостом, на котором был КПП. Никого из нас, естественно, не выпускали в городок. Вода в реке была просто ледяная, переплыть ее невозможно, а нас так манило женское общежитие слюдяной фабрики, в котором, как донесла разведка, было около трехсот женщин! К нам по вечерам доносились звуки музыки на местной танцплощадке, а к противоположному берегу стайками подходили молодые женщины и начиналась перекличка:

— Солдатики. Почему вы не приходите к нам? Мы вас ожидаем!

— Нас не пускают…

— Так сделайте плот и плывите к нам!

Как нам в голову самим не пришло самим такое решение проблемы? Видимо, все же женский ум острее работает в критических ситуациях. В Нижнеудинске тогда был большой дефицит мужчин. Он образовался потому, что эти женщины были заключенными женских исправительных колоний и находились на свободном поселении, работая на фабрике по изготовлению органического стекла. Свои тюремные сроки они получили, в основном, за экономические преступления: мелкие хищения, спекуляцию и другие проступки.