Иван Франко - Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

И братьями зовут лишь тех, кто верит
В законы их, в предание и чудо,
На «блага рая» жадно зубы щерят

И муху снимут, чтоб пожрать верблюда.
Люби не всех — то было б свыше меры,
Но не желай другим ни зла, ни худа.

Не всякий слух заслуживает веры;
Для лжи и фальши — палку припасай
И живодерам ставь всегда барьеры.

Не нервничай и пальцы не ломай —
Порой кошачья флегма лучше жеста;
Злых берегись, льстецам не доверии,

А дармоедам повторяй: «Нет места!»

Уж полночь. Темень. Стужа. Ветер воет.
Я весь продрог. И выпало из пальцев
Перо. И мозг усталый отказался
Повиноваться. И в душе затишье,
Ни мысль, ни чувство, даже боль — ничто
Не шевелится в ней. Притихло все,
Как будто в зарослях гнилой прудок,
Чью воду темную не шевелит
Вздох ветра.
      Но постой! А это что?
Или утопленники там со дна
Встают, из воли зловонных простирая
Распухшие в зеленой тине руки?
И голос слышен, вопль, рыданья, стоны, —
Не настоящий голос, но какой-то
Далекий вздох, тень голоса живого,
Лишь сердцу еле слышный… Но как больно,
Как больно мне!..
      «Отец! Отец! Отец!
Мы! — света не увидевшие дети!
Мы — не пропетые тобою песни,
Безвременно погибшие в трясине!
О, глянь на нас! О, протяни нам руку!
Зови на свет нас! Дай скорее солнца!
Там весело — зачем же здесь мы чахнем?
Там хорошо — зачем мы гибнем?»

Нет, вы на свет не выйдете, бедняжки!
Нет, вас уже не вывести мне к солнцу!
Ведь я и сам лежу здесь в темной яме,
Ведь я и сам гнию, к земле прибитый,
А с диким хохотом по мне топочет,
Бьет в грудь мою жестокая судьбина!

И слышно вновь: «Отец! Отец! Отец!
Нам холодно! Согрей нас! Лишь дохни
Теплом из сердца и попей весною,
Мы оживем, вспорхнем и заиграем!
Весенним ветром, пеньем соловьиным
Войдем в твою печальную лачугу,
Мы аромат Аравии на крыльях
Внесем и, словно коврик пышноцветный,
Расстелемся и ляжем под ногами!
Лишь дай тепла нам! Сердца! Сердца! Сердца!»

Но где ж я вам тепла возьму, бедняжки?
Уста мои окованы морозом,
А сердце — лютая, змея сглодала.

Когда б ты знал, как много значит слово,
Исполненное нежной теплоты!
Как лечит рапы сердца, чуть живого,
Участие, — когда бы ведал ты!
Ты, может быть, на горькие мученья,
Сомкнув уста, безмолвно не взирал,
Ты сеял бы слова любви и утешенья,
Как теплый; дождь на нивы и селенья, —
Когда б ты знал!

Когда б ты знал, как беспощадно ранит
Одно лишь слово зла и клеветы,
Как душу осквернит оно, обманет
И умертвит навек, — когда бы ведал ты!
Ты б злость спою, как будто пса ценного,
В тайник души израненной загнал,
Доброжелательства не испытав людского,
Ты б все ж в укор не бросил злого слова, —
Когда б ты знал!

Когда б ты знал, как много бед скрывается
Под маской счастья, обращенной к нам,
Как много лиц веселых умывается
Горючими слезами по ночам!
Ты б взор и слух свой обострил любовью
И в море слез незримых проникал,
Их горечь собственной смывал бы кровью
И понял страх людей; и жизни их условья, —
Когда б ты знал!

Когда б ты, знал! Но ветхо знанье это;
Нет, надо сердцем чувствовать живым!
Что для ума томно, для сердца — полно света…
И мир тебе казался бы иным.
Ты б сердцем рос. И вопреки тревогам
Всегда пряма была б тропа твоя.
Как тот, кто в бурю шел по гребням воли {55} отлогим,
Так ты бы говорил всем скорбным и убогим:
«Не бойтесь! Это я!»

Апостол правды и науки,
О ком мечтал ты, изможден,
Пришел и простирает руки, —
Ему названье: Легион.

Но те, что под шумок кормились
Твоих творений молоком,
Что всюду и везде хвалились
Тобою, как своим певцом, —

Те, видя гостя молодого,
Один — хвалы забыл свои,
Другой — зовет городового, —
Низкопоклонники твои!

Она не детская забава
И не бесплодная мечта,
Не та, не знающая славы,
Неопытная красота,

Не ласка сердца молодого,
Не ветра шум, не шепот волн.
Она — решительное слово,
Зов духа, что величья полн.

Народ в беде соединяя,
Она, как колокол, зовет —
Недаром песня боевая
Под градом пуль нас бережет.

Она — зажженная лучина,
Сердца дарящая теплом,
Прогресса первая пружина
В своем упорстве огневом.

Она не в злате, не в порфире,
У ней простой и скромный вид, —
Она работница, и в мире
Свой неустанный труд вершит.

В глубинах сердца боль скрывая,
Она не глохнет, а поет
И, жизнь земную отражая,
Жива, как трудовой народ.

Она горда, и перед тучей
Не склонит никогда чела,
Как на кургане дуб могучий,
Как среди бурных волн скала.

В жизнь проходящих поколений
Она бросала чистый взгляд,
И перед нею, словно тени,
Прошли года — за рядом ряд.

Она людского горя знала
Глубокий ужас с давних лет,
Болела, мучилась, страдала,
Пока на ясный вышла свет.

Так песни скромной не судите
За простоту ее речей,
От всей души ее любите,
Свое отдайте сердце ей.

Не бойтесь, коль порою стоны
Сквозь песни строй до вас дойдут:
Сердец страдавших миллионы
В той песне дружным боем бьют.

Прислушайтесь к тому биенью,
Тревожащему мрак, ночной,
Любите жизнь, ее горенье, —
И песня станет вам родной.

По тропам жизни я блуждал немало,
добра и правды страстно я искал,
в них веруя, как в высшее начало.

И вот я в чащу темную попал:
дороги нет, вокруг лишь бор косматый;
страх все сильнее сердце мне сжимал.

А с запада уже неслись раскаты,
сверкали вспышки… И у сердца я
спросил: «Скажи, меня ведешь куда ты?

Кромешной тьмой тогда, вся жизнь моя
мне показалась: по было мгновенья,
чтобы прошло; отравы не тая.

И вскрикнул я в тревоге и смятенье:
«Кто выведет на лоно тихих вод
меня от этих бурь и возмущенья?»

И вот гляжу: сквозь бурелом идет
уверенно, в простом кафтане синем,
рабочий. «Брат, куда твой путь ведет? —