Владислав Романов - Смерть во спасение

Ярослав, хмурясь, растерянно озирался по сторонам.

— Что случилось?

— Серка неожиданно понесло. Князь ненароком задел его мечом, вот он и взбесился, — негромко вымолвил воевода, внося княжича в дом.

— Это тот, каурый... — в страхе прошептала Феодосия, подбежала к мужу, закричала ему прямо в лицо: — Кто распорядился посадить сына на Серка? Я же запретила конюшему даже выводить его из стойла!

— Замолчь! — побледнев, рявкнул князь.

— Ты убил его!

Она неожиданно пошатнулась и, потеряв сознание, упала на землю.

К вечеру княгиня пришла в себя и сразу же спросила о сыне.

— Да вроде отошёл, ваша светлость, разговаривает, — сообщила служанка, подавая отвар. — Лекарь наш велел, как проснётесь, подать испить...

Правительница приподнялась, сделала несколько глотков, опустилась на подушку. В её светёлку вошёл князь, нахмурился. Служанка поклонилась и вышла.

— Как тебе, полегче?..

Феодосия посмотрела на мужа. Он, виноватясь, отвёл взгляд в сторону.

— Как Феодор?..

— Здоров! — повеселел Ярослав. — Подумаешь, упал с лошади. В бою потяжелее придётся. Так полегче тебе?..

— Полегче...

— Да, видно, прав был тот монах, наговаривавший на каурого, иль сам заколдовал его, — пробормотал князь, и Феодосия вздрогнула.

Она вдруг поняла, что её мучило больше всего: отец Геннадий, видя, что княгиня не силах своей волей убрать Серка из конюшни, в отчаянии решился на злодеяние, дабы спасти их сына, она же этого не проведала до конца и позволила новгородцам сжечь волхвов, хотя первая должна была бы взять их под свою защиту. И вот судьба жестоко ей отомстила.

Княгиня простонала от боли. Князь, собиравшийся уже уходить, обернулся, застыв на пороге.

— За лекарем послать?

— К сыну позови... — Феодосия с трудом выговаривала слова. — Знахарей всех собери к нему...

— Да никаких ему лекарей не надо, — отмахнулся Ярослав. — Завтра невестушка-красавица приедет, она его живо на ноги поставит. Вот увидишь.

Феодосия хотела оборвать глупую болтовню мужа, но лишь засипела в ответ.

— Поправляйся, жёнушка! — не желая далее продолжать разговор, принуждённо-ласково бросил он и вышел из её светёлки.

Губы у княгини задрожали от гнева, она попыталась приподняться, дабы вернуть мужа и потребовать всерьёз озаботиться ушибами старшего сына, однако новый приступ боли не дал ей поднять даже голову. Пришёл лекарь, пустил кровь, ей даже вдруг полегчало, но следом навалилась такая слабость, что она проспала целых два дня, очнулась, лишь когда к ней в слезах вбежала двенадцатилетняя невестка, приехавшая в Новгород, чтобы обвенчаться с Феодором, и возопила:

— Он умирает, матушка, умирает. Надо его спасать!

Белокурая, похожая на ангелочка, с яркими васильковыми глазками, княжна Ольга словно была рождена для Феодора, тоже светлокудрого и писаного красавца. Княгиня, позабыв обо всём, бросилась к сыну. Он лежал в поту, с бледным лицом, с широко раскрытыми от ужаса глазами, чувствуя, как жизнь постепенно уходит из его тела и никто не в состоянии помочь ему.

— Я ведь не умру, мама? — растерянно прошептал он.

— Нет! — твёрдо ответила она и бросила разгневанный взгляд на стоявшего рядом лекаря.

— При падении с коня княжич, видимо, повредил весьма важный орган, который почему-то резко воспалился, — попытался объяснить лекарь. — Поначалу Феодор этого не почувствовал, и я при первом осмотре ничего опасного не нашёл, а теперь...

— Если он умрёт... — у Феодосии от гнева задрожали губы и в глазах снова потемнело. Она не смогла договорить. Александр подхватил её за руку и помог удержаться на ногах. — Где князь?

— Уехал на охоту, ваша светлость, — доложил слуга.

— Самое время, чтобы наслаждаться охотой! — раздражённо проворчала княгиня.

Она вернулась к себе в светёлку и снова вспомнила отца Геннадия. Воистину она его не поняла, точно её ослепили.

Через три дня Феодор умер. Ярослав, ни на секунду не сомневавшийся в том, что сын выздоровеет, был потрясён столь скоротечной кончиной первенца, да ещё накануне свадьбы. Невеста криком кричала, убиваясь по суженому, ибо влюбилась в жениха с первого взгляда. Видя, как гроб с телом опускают в могилу, князь не выдержал и разрыдался, приказав убить каурого.

«Поздно, теперь уже поздно!» — прошептала про себя Феодосия.

Все последующие дни она не выходила из своей светёлки, не зажигала свеч, отказывалась от еды, недвижно сидя в кресле в траурном одеянии. Князь, любивший всей душой наследника, ни разу не подошёл к Александру, чтобы его душевно ободрить и поддержать. О нём словно все забыли. Утром он садился на своего конька, уносился в чистое поле, точно пытаясь выветрить печаль и обиду. Он и сам был потрясён смертью брата. Ярослав, задавленный горем, не выдержал первым: спешно собрался, решив отправиться в Переяславль.

— Не могу здесь оставаться, — надтреснутым от рыданий голосом выговорил он жене, зайдя к ней проститься. — Там соберу дружину да отправлюсь в поход. А здесь пусть Александр княжит. С боярами и посадником я говорил, они не против. Он неглупый, может, поумней и Феодора, да сердце не лежит к нему. А потому уеду я, так лучше будет.

Княгиня ничего не ответила. Она могла добавить, что так лучше будет и для неё, но не стала. Господь и без того жестоко наказал её за гордыню и самолюбие.

— Ты не против?..

— Нет.

И князь уехал. На следующий же день Феодосия вышла из светёлки, призвала к себе сына.

— Отныне ты наследник нашего рода и князь новгородский. Стань же отцом своим согражданам, суровым и заботливым, вникай во все мелочи, выслушивай всех и не спеши с ответом. Брата не воскресишь, но ты береги себя! — княгиня смахнула слезинку.

— Я постараюсь, матушка, — ответил Александр.

Она не выдержала, прижала сына к себе и заплакала.

Барон Корфель вкрадчиво, стараясь не шуметь, вошёл в сумрачную спальню, чьи два окна были задёрнуты плотными шторами, и остановился в пяти шагах от кресла, в котором, уронив голову на грудь, дремал великий магистр Волквин. Рядом жарко пылал камин, и, видимо пригревшись у огня, он и заснул. Неподалёку на широкой постели спала Всеслава.

Барон и не ожидал, что магистр столь сильно привяжется к обыкновенной девчонке, которая быстро научилась раздвигать ноги и этим снискала симпатии главы Ливонского ордена. Жизненный дух последнего угасал. Годы и страсть к наслаждениям брали своё. Хотя по-прежнему Волквин сохранял непререкаемый авторитет среди божьих воинов и каждый боевой поход возглавлял сам, крепко держась в седле, готовый схватиться в сражении с десятком лучших мечников. Силы его таяли, но выручал опыт, а тут ему не было равных.