Виктор Поротников - Василий Буслаев

Лишь полвека спустя, при Юстиниане Великом, ромеи наконец обрели такую силу, что отвоевали не только свои утраченные земли на Востоке, но и захватили почти всю территорию разгромленной варварами Западной Римской империи, сокрушив при этом варварские королевства вестготов, остготов и вандалов. При Юстиниане Великом Константинополь наполнился богатствами, свезенными сюда с Востока и Запада. Город увеличился вдвое, перешагнув за стену Феодосия. Тогда была проведена новая сухопутная граница Константинополя, на которой каменщики возвели стену Юстиниана, пустив на ее постройку камень из разобранной стены Феодосия.

Стена Юстиниана простояла больше трехсот лет, ее несколько раз подновляли, но в конце концов тоже снесли, дабы оградить раздавшийся вширь Константинополь новой стеной. Эту стену – четвертую по счету – начал строить император Лев по прозвищу Философ. Заканчивали же строительство этой мощнейшей по любым меркам стены преемники императора Льва – василевсы Александр и Константин Багрянородный.

По иронии судьбы, эту стену в народе называли «стеной Никифора». По той причине, что при императоре Никифоре Фоке были проведены работы по укреплению многих башен и обветшавших участков стены, защищающей Константинополь со стороны материка. Впрочем, не были забыты и другие императоры, строившие эту стену. Так, среди многих башен, возвышающихся над стеной Никифора, самая высокая называлась «башней Льва», самая красивая называлась «башней Константина Багрянородного», а самая неприступная называлась «башней Александра».

Башня Александра возвышалась на гористом выступе, так что даже подступиться к ней было очень непросто. Крепостная стена в этом месте образовывала довольно острый угол, примыкая к башне Александра с севера и юго-востока. Строители построили стену на вершине невысокого горного кряжа, следуя всем его изгибам и возведя башни на равном удалении одна от другой, чтобы дозорные на башнях без труда могли докричаться друг до друга.

Дозор на башне Александра, на соседней башне Зенона и на участке стены между ними несли русичи из дружины Василия Буслаева. Главенствовал над ними боярский сын Моисей Доброславич, неплохо говоривший по-гречески и назначенный помощником сотника Дионисия.

По уговору с Потаней Моисей в одну из ночей наведался в гости к Дионисию с кувшином крепкого вина. Это было в ту пору, когда рать короля Конрада разбила стан у стен Константинополя. В ту ночь упившийся вином Дионисий не стал обходить караулы на стене между Харисийскими и Серебряными воротами. Стоявшие в дозоре русичи ближе к утру подняли над зубцами крепостной стены факелы в форме креста. Это был условный знак.

В башне Александра имелся потайной ход, пробитый в горной породе и ведущий из города. Ромеи, принимая русский отряд к себе на службу, ни словом не обмолвились о подземном лазе по своей извечной недоверчивости. Об этом ходе проболтался Василию сотник Дионисий, когда был во хмелю. И уже от Василия про этот подземный коридор узнали Потаня и Моисей Доброславич.

В предрассветных сумерках в башню Александра проникли тридцать воинов короля Конрада, ведомые Потаней и Микулой Любечанином. Домаш и Яков Залешанин в это время пребывали в немецком стане в качестве заложников. Среди приближенных германского короля были и такие, кто не доверял русичам.

Потаня и Микула провели немцев по стене от башни Александра до Серебряных ворот, всюду разоружая ромейских караульных. Стража у Серебряных ворот совершенно растерялась, увидев перед собой крестоносцев с обнаженными мечами. Потаню и Микулу греческие стражники не узнали, поскольку те нарядились в немецкие доспехи и надели на голову шлемы с металлическими защитными личинами, на которых имелись прорези для глаз.

Потаня объявил стражникам, что рать короля Конрада уже вступила в Константинополь через Харисийские ворота, поэтому сопротивление бесполезно. И греки сложили оружие.

Немцы живо сняли запоры и распахнули тяжелые высокие створы ворот, обитые железными полосами.

Притаившийся неподалеку конный отряд немецких рыцарей с громким топотом копыт и бряцаньем оружия хлынул через Серебряные ворота в столицу ромеев. Задумка Потани удалась!

Многие дни, проведенные Василием в застенке, сложились в его сознании как бы в невидимую глухую стену, отгородившую от него весь остальной мир. Единственный, с кем Василию иногда удавалось перемолвиться словом, был его охранник родом из киликийских армян. Дважды в день узнику приносили похлебку и отжимки из винограда. Глухонемой старик, вечно немытый и безобразный, исполнял эти нехитрые обязанности.

Пока Василий ел, стражник, стоя в проеме полуоткрытой двери, делился с ним всем, что происходит в городе. От него Василий узнал, что к стенам Царьграда наконец-то пришли крестоносные рати, о царящей повсюду тревоге.

Бывало, страж начинал утешать Василия:

– Тебе еще повезло, друг. Ты сидишь в дворцовой темнице и сносно питаешься. Вот если бы тебя бросили в тюрьму у Золотых ворот, там бы ты намучился, клянусь святым Варлаамом. Какой только сброд не сидит там: воры, убийцы, насильники, конокрады… Их судят группами и группами же отправляют на эшафот, но чаще выпускают на арену, где их разрывают на куски хищные звери. Кому посчастливится, тому отсекут руку или выколют глаза и отпустят. Мол, иди да больше не попадайся!

Но самая страшная тюрьма в этом городе – это башня Анемы. От скученности, сырости и сквозняков узники в ней мрут как мухи. И кормят их там гнилыми овощами. Уж на что стражники черствый народ, но и они порой не выдерживают: кому дадут палку – отбиваться от крыс, кому старый плащ – укрыться от холода, а иному несчастному помогут взобраться на вершину башни, чтобы низвергнуться оттуда вниз. Встречаются среди узников и такие, кто готов таким способом прекратить свои мучения.

После таких рассказов Василию было стыдно перед самим собой за частые приступы уныния.

В душе узника теплилась слабая надежда на спасение. Василий почему-то очень рассчитывал на помощь Феофилакта. Не забывал он и про Евпраксию, как-никак она долгое время была любимой наложницей василевса и чары этой женщины до сих пор еще очень сильны. Вдруг Евпраксия сумеет тронуть сердце Мануила, пробудит в нем сострадание к Василию.

Рождался новый день, и вместе с солнечными лучами пробуждалась в сильном теле Василия любовь к жизни. В нем крепли мысли о том, что, быть может, все еще обойдется. Если бы его хотели казнить, то давно казнили бы. Приходила ночь, и вместе с ее мраком в сердце Василия закрадывались тоска и безысходность. Какой жалкий конец уготовила ему судьба!