Виктор Поротников - Василий Буслаев

«Ведь земли, власть и богатство будущий барон Бельфлер обретет в католическом государстве», – пояснил преподобный отец.

Клотильда Бельфлер в отличие от Элеоноры была жгучей брюнеткой с большими карими очами, задумчивыми и проницательными. У нее были изогнутые ресницы, такие длинные, что ей завидовала сама королева. Ее круглое лицо со слегка вздернутым носиком и совершенно неброскими устами не привлекло бы внимания мужчин, если бы не эти чудесные глаза. Красиво изогнутые тонкие брови баронессы лишь добавляли очарования этим темным очам.

Эта невысокая, великолепно сложенная молодая женщина умела со вкусом одеваться, подчеркивая одеждой свою тонкую талию, прямую осанку, округлость груди и бедер. Благодаря своему росту и непосредственной манере держаться баронесса Бельфлер выглядела гораздо моложе своих лет. А в одеянии пажа ее и вовсе со спины можно было принять за семнадцатилетнюю девушку.

Улучив момент, когда церемония помолвки уже закончилась, Элеонора с игривой улыбкой шепнула Василию:

– Учти, дружок, я ревнива!

Русские дружинники недоумевали, зачем их вожаку понадобилась в жены латинянка? Неужели Василий собирается взять ее с собой в Новгород? Или же он надумал поселиться во Франции?

– Вася у нас ныне почти барон! – с кривой усмешкой сказал Домаш. – Зачем ему деревянный терем? Ему теперь подавай каменный замок!

– Дурость это, – ворчал Яков Залешанин, – из-за какого-то баронского титула француженку в жены брать. Да и не сможет Василий жить среди французов. Они, говорят, и в бане-то не моются!

– Неужто Василий из-за юбки променяет нашу православную веру на латинскую! – возмущался Костя.

– Да славы ему надо! – урезонивал друзей Потаня. – Вот и бесится Василий, кидается из одной крайности в другую. В Новгороде его, видишь ли, не любили и не привечали. Император Мануил не оценил его, не разглядел, к себе не приблизил. Король Конрад и вовсе почти предал. А Людовик с Элеонорой Васю привечают, похвалами тешат. Вот наш Василий и решил, что через них возвыситься сможет. Про веру православную он сейчас меньше всего думает. В конце концов, и русичи, и латиняне одному кресту поклоняются.

Больше всех был расстроен Фома. Он даже не пытался скрывать свое плохое настроение.

– Везет же Ваське, – жаловался друзьям Фома, – какие красавицы на шею к нему вешаются! Любава была красотка на загляденье. Гречанка Евпраксия тоже была очень хороша. И на Доминику было любо-дорого посмотреть. Из свиты королевы одна Клотильда под стать Элеоноре, прелестна лицом и телом. Я уж надеялся, что Господь подсобит мне понравиться Клотильде. Она ведь как-то два раза мне улыбнулась. Да куда там! Вася с королевой натешился и живо на Клотильду глаз положил, даже жениться на ней надумал.

– Вася, может, Элеонору охотнее взял бы в жены, кабы Людовика не было, – сочувственно заметил Фоме Пересмета.

– Ладно, не утешай, – вздохнул Фома. – Переживу как-нибудь.

У пылающего камина сидели двое: Василий и Клотильда.

На Клотильде было длинное бежевое платье с оборками и кружевным воротничком, на плечи был накинут пуховый платок. В темных волосах баронессы, завитых и уложенных в красивую прическу, поблескивали жемчужные нити. Кресло из мореного дуба, на котором сидела баронесса, как нельзя более подходило к ее внешности и облачению.

В этот вечер Клотильда была необычайно серьезна.

Василий сидел на стуле вполоборота к молодой женщине. На нем была длинная свитка из дорогого объяра с узорами из серебряных ниток, плотно облегающая его крепкое мускулистое тело. На ногах у него были сафьяновые сапоги.

Иногда Василий наклонялся вперед, чтобы подбросить в огонь пару сосновых поленьев. Длительное молчание немного смущало Василия, но, похоже, это вполне устраивало баронессу.

Из-за своего плохого французского Василий не отваживался заговорить первым, а Клотильда владела греческим столь же плохо, как и он французским.

«Хорошая мы будем пара, – усмехнулся в душе Василий, – наедине двух слов связать не можем».

– Из какого сословия твои родители? – вдруг спросила Клотильда.

Василий понял ее и ответил по-французски, старательно выговаривая слова:

– Родители мои из купечества.

– Из богатых купцов?

– Да уж не из бедных.

– Отчего же ты стал воином, Василий?

Василий глубоко вздохнул. В двух словах он объяснить этого не мог, а изъясняться длинно на французском пока не умел.

Клотильда поняла его затруднение.

– У тебя еще будет время выучить французский, – сказала она, – как и у меня – узнать тебя получше. Мы только затем и помолвлены, чтобы наше пребывание под одной крышей не выглядело предосудительным. Я действительно нравлюсь тебе, как сказал мне король?

– Это правда, – ответил Василий, задержав свой взгляд на Клотильде.

– Но все-таки не так, как королева?

В вопросе прозвучал явный намек на то, что баронессе кое-что известно об отношениях Василия и Элеоноры.

– Сожалею, но это так, – сказал Василий и отвел глаза.

– Благодарю за откровенность, – после короткой паузы негромко произнесла Клотильда.

В камине гудело пламя. За окном протяжно выл ветер.

Василию опять вспомнилась Любава. Элеонора чем-то была схожа с нею своей страстностью и телосложением.

«Кабы Элеонора заговорила по-русски, вот тебе и вторая Любава!» – подумал Василий.

О королеве были и мысли Клотильды.

– Элеонора очень ревнива, друг мой, – заметила она. – Впрочем, я тоже. Ты не боишься, что мы можем разорвать тебя на части?

– Чему быть, того не миновать, – задумчиво проговорил Василий.

В этот миг ему нестерпимо захотелось домой! Василию не было никакого дела ни до Элеоноры, ни до Клотильды. Разве они обе могут сравниться с Любавой!

Пробыв в Лаодикее два дня, войско крестоносцев углубилось в засушливые предгорья Писидии. Путь христианской рати лежал в Киликию.

Горы встретили идущее войско крестоносцев холодными ветрами и снежными заносами на перевалах. Горные дороги больше напоминали тропы, двигаться по которым можно было только гуськом, ведя лошадей в поводу.

На одном из подъемов мулы поскользнулись на обледенелой тропе и сорвались в пропасть, увлекая за собой повозку и сидящего в ней Данилу.

Долго звучал в ушах у Василия отчаянный человеческий крик, оборвавшийся глубоко внизу и повторенный чутким горным эхом. Василий стоял у края пропасти, крепко держа под уздцы храпящего жеребца, а у него за спиной сплошной чередой шли закутанные в плащи крестоносцы. Бледное зимнее солнце тускло отсвечивало от их островерхих шлемов.

В тот день сорвались в бездну еще несколько повозок и больше двадцати воинов.