Мишель Рио - Мерлин. Моргана. Артур

— Вот король Логриса, — сказал ей Мерлин, — твой брат.

Они внимательно смотрели друг на друга. Они были как день и ночь, соединенные вместе, и сияние дня тускнело перед сверкающим величием ночи. Моргана улыбалась. Но в зеленом блеске ее глаз Мерлин увидел что-то холодное и рассудочное, как будто затаенную мысль или трезвый расчет. И он сказал себе, глядя на этих двоих детей своего разума, что и Господь Бог, создавая человека, не знал, что его ожидает.

Камелот.

В память о годах своего детства, проведенных невдалеке отсюда, в доме Эктора, Артур построил второй Круглый Стол в крепости дуротригов. Приняв решение разослать своих наместников в разные концы государства, с тем чтобы не быть застигнутым врасплох и в силу необходимости утверждать повсюду свое присутствие, он в то же самое время решил установить Круглый Стол в каком-нибудь новом месте, связанном только с его именем, — месте суровом и ненаселенном, которое стало бы символом и воплощением нового идеала.

Второй Стол был больше первого, и за ним заседало еще больше достойных мужей. Там были не только старые вожди, служившие еще Утеру, но и их старшие сыновья, а также молодые вожди, избранные взамен погибших. Среди них было пять королей: Артур, Леодеган, Лот, Бан из Беноика и Богорт из страны гонов. Кроме того, сидеть за Круглым Столом Артур назначил еще нескольких человек, которые не были ни королями, ни вождями, но которым он хотел оказать эту честь; среди них был Кэй, сын Эктора.

Собрав их впервые в Камелоте, в присутствии Мерлина, Артур сказал им:

— Это собрание является королевской особой во многих лицах. Я — лишь часть вас. Вы — настоящий Артур Логрский. Так разделил я свое тело за этим Круглым Столом, как это сделал Христос за столом Его Последней Вечери. Вы — смертные члены бессмертного тела. И тело это через насилие и любовь оплодотворит землю. Вы должны будете вспахать ее мечом, бросить в отверстые раны ее семена вашей души и оросить ее кровью вашей. И будет у вас два врага и две ночи, ибо поведете войну не токмо против мрака и невежества варварских народов, но и против той тьмы, что внутри вас. Осветит же пути ваши огонь страстной любви, зажженный пятьсот лет назад на Востоке и горящий теперь в Камелоте. И говорю я вам, что огонь этот станет пожаром, пожар — зарей, а заря — ярким светом нового дня, который воссияет над миром. И так — смертные — победите вы смерть. Но если вы отступитесь и предадите, то умрете, мы все умрем, и неразгаданный бездушный мир сотрет наши следы.

И Моргана, которая слушала Артура из соседней залы, как некогда внимала Мерлину во время учреждения первого Стола, улыбнулась — удовлетворенно и презрительно.

Артур проходил через залы дворца в замке Иска, следуя за домоправительницей, повелевавшей слугами и рабами. Она открыла ему спальные покои, отступила в сторону, пропуская его внутрь, и, закрыв за ним двери, удалилась. Моргана возлежала на ложе триклиния, перед низким столиком с драгоценной посудой, чья королевская роскошь лишь подчеркивала простоту блюд, приготовленных для вечерней трапезы. Молодая женщина была одета в длинное платье без рукавов: прикрывающие плечи полоски ткани скрещивались на груди, собираясь над поясом в складки. На ногах у нее были сандалии из тонкой кожи, подвязанные к лодыжкам ремешками. Артур не мог отвести от нее взора, безмолвно любуясь властной и опасной красотой, так поразившей его в их первую встречу на дороге из Кардуэла в Иску. Она также вглядывалась в него, с одобрением рассматривая прелестное лицо, в котором узнавала некоторые черты своего, унаследованные от их матери Игрейны, оценивая стройность его высокой фигуры, сочетавшей воинскую мощь с изяществом юности. На нем были короткая туника и длинный, распахнутый на груди плащ — алого цвета и расшитый золотом, что указывало на его положение вождя и триумфатора, подобно римской, украшенной пальмами тоге. Обут он был в легкие калиги — сапожки из мягкой кожи. Моргана жестом предложила ему возлечь на правое угловое ложе. Артур расстегнул фибулу, державшую плащ, который соскользнул на пол, но на ложе не возлег, а просто сел. Моргана, приподнявшись на локте, последовала его примеру.

— Надеюсь, — сказала она, — ты не будешь на меня в обиде за скудость трапезы, которую я пригласила тебя разделить со мной. Это ужин не короля, а философа.

— Наш общий наставник, — ответил Артур, — научил меня презирать радости чревоугодия. Я добавил к этому воздержанность воина. Цену в моих глазах имеет не пища, а то, с кем делю ее.

— Король, воин и философ. Так говорил о тебе Мерлин. Твоя слава воина и короля за короткий срок утвердилась во всем западном мире. Но философ ли ты, Артур?

— Странный вопрос задает ученица Мерлина ученику Мерлина.

— Почему же? Можно ведь оказаться плохим учеником. Вот я — плохая ученица. Мерлину так и не удалось научить меня любви к справедливости, которая лежит в основе его творения и представляет собой разновидность любви к человеку. Он не сумел научить меня обыкновенной терпимости и не сумел даже подавить ненависть в моем сердце. Ибо что такое хрупкая справедливость человека перед громадной несправедливостью мира вещей, точнее говоря, перед полным отсутствием справедливости в их механике, абсолютным равнодушием к справедливости их вечных физических законов? Выслушав твою речь при учреждении второго Круглого Стола в Камелоте и сравнив ее с речью Мерлина при учреждении первого в Кардуэле, я пришла к выводу, что и ты — плохой ученик.

— Почему же?

— Речь Мерлина зиждилась на законе, твоя — на вере. Он выступал как политик, ты — как мистик. Его устами говорил философ, твоими — сектант. Он поставил во главу угла власть, основанную на силе: это реальность, которая одна только и дает возможность достичь власти — быть может, власти закона. Ты поставил во главу угла ничтожную пустышку, самые суетные предубеждения духа и рассудка — а это либо суеверие, если ты веришь в свои слова, либо риторическое украшение, если ты в них не веришь. Ты был красноречив, но воздействие риторики мимолетно, поэтому твой мир показался мне таким фальшивым, хрупким и многоречивым, что я даже порадовалась. Могу дать совет: пусть философ в тебе призовет на помощь короля и воина, ибо поддержать ложную идею могут только скипетр и меч.

Она говорила с добродушной, почти сострадательной иронией, и эта безмятежность делала ее еще более обольстительной. Артур смотрел на нее в смятении — недоверчиво и вместе с тем восторженно. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы ответить.

— Мерлин предназначил мне не такое обучение, как тебе, и из закона вещей я знаю только то, без чего нельзя обойтись. Ты создала на основе этого закона собственную этику, позволяющую прибегать к вымыслу. Но этика изначально принадлежит закону людей, которому Мерлин обучил меня при самом первом изложении своего плана. Ибо этика неразрывно связана с властью — это необходимость, а не свобода воли. Следовательно, в силу непреложности еще одного закона каждой концепции власти соответствует собственная, а не какая-то другая этика — концепция же моей особой власти принадлежит не мне, а Мерлину. Всякая власть над людьми основана либо на силе, как в старом мире, либо на справедливости. Справедливость проистекает из метафизики: это единственный способ возвысить закон и вырвать его из рук самого хранителя — короля, который должен подчиняться ему вопреки личным своим интересам. Все добытое им посредством силы и во имя личного интереса может быть отнято у него — что не вызовет никакого возмущения — другой силой, исходящей из других интересов. Но опасно вступать в противоборство с высшим, необходимым и универсальным законом, уже утвердившимся в людских душах. Из этого следует, что я не могу разделить закон людей и метафизику. И я не вижу здесь ни суеверия, ни риторического украшения, хотя тебе доставляет удовольствие обвинять меня в подобных изъянах содержания или формы.