Дмитрий Пахомов - Первый художник: Повесть из времен каменного века [В дали времен. Том V]

— Филин не убит и через несколько дней оправится.

Клык испустил дикое рычание.

— Воины! — обратился Кремень к толпе. — Что сделала моя жена? Она задержала казнь пленника, но задержала потому, что в этом пленнике она узнала своего брата, а разве наши обычаи не говорят, что для спасения отца и брата мы должны даже отдать жизнь?

Ропот одобрения пробежал в толпе, а Клык только злобно повел глазами.

— Брат моей жены попался к нам потому, что он искал своего отца и сестру; он не отвечал потому, что не умеет говорить нашим языком; он не хотел нам зла, и его племя, я знаю, мирное и дружелюбное…

— Пленник все-таки принадлежит Филину, — сказал Клык, — и будет им убит.

— Это дело Филина! — ответил Кремень. — Филин ранен пленником, Филину моя жена нанесла оскорбление, и потому с Филином я сам буду иметь дело: я предложу ему выкуп за пленника и оскорбление, и не думаю, чтобы он отказался от моего боевого топора, который он давно уже хотел иметь. Клык, не настаивай на смерти пленника. Ты раньше был справедлив, — не делай несправедливости теперь, а я по-прежнему буду почитать тебя, как отца. Да и что тебе в смерти этого пленника? Ведь это не касается всего племени, а личное дело Филина.

Клык, озлобленный до последней степени, понимая, что правда на стороне Кремня, плюнул и ушел в пещеру.

Кремень хотел было развязать брата Зари, но не решился на это, чтобы не возбудить против себя всех соплеменников. Надо ждать, пока очнется Филин, и тогда переговорить с ним. Кремень был уверен, что ему нетрудно будет выкупить пленника, так как он знал жадность старого воина.

Между тем, толпа стала расходиться, и осталось только несколько любопытных и товарищей Кремня. Пленника и Филина внесли в пещеру, где Филина осторожно положили на шкуры, а пленника отвели в самый дальний угол пещеры.

Кремень отыскал старого вождя, сидевшего по обыкновению совершенно безучастно в одном из разветвлений пещеры и не обращавшего никакого внимания на шум, происходивший на площадке.

— Вождь, — тихо позвал его Кремень и тронул за плечо.

— А! Кремень, это ты? — очнулся старик.

— Очнись, вождь, ты мне нужен.

— Говори!

— Был у тебя сын, кроме дочери?

— О, да, был, был сильный, большой, хороший сын. Он, верно, до сих пор ищет меня и сестру…

— Он нашел их, вождь! — осторожно произнес Кремень.

— Как нашел? Где мой сын? Ты видел его, Кремень? Говори, говори скорее…

Кремень в коротких словах передал все случившееся, и старый вождь, дрожа от горя и нетерпения, бросился в ту часть пещеры, где лежал его сын, и наклонился над неподвижным телом: перенесенные волнения и мучения и под конец неожиданно блеснувшая надежда на освобождение сломили мужественное сердце и надорвали силы молодого воина.

Старик с отчаянием сидел около сына. Заря прильнула к отцу и шептала ему о том, что Кремень спасет брата, который знает дорогу к озеру, и тогда они уйдут домой, в родное селение. Старый воин понемногу оживал от этой надежды и боялся только, выживет ли от перенесенных волнений его мужественный, храбрый сын, которому он не смел даже ослабить ремней, врезавшихся до крови в тело.

Кремень, между тем, сидел около Филина, примачивая ему голову водой и с нетерпением ждал, когда тот очнется, чтобы переговорить с ним о выкупе.

Так прошло несколько томительных часов. Клык куда-то исчез, — вероятно, ушел на охоту. Кремень сидел и думал глубокую думу. После утреннего столкновения с Клыком дела едва ли поправятся. Кремень давно уже заметил, что, несмотря на внешнее дружелюбие, Клыка сжигала зависть: он со злобой и боязнью смотрел на возраставшее уважение племени к молодому художнику и его влияние. Эта зависть заставляла Клыка поступать часто наперекор благоразумным советам Кремня, и не раз Клык из-за этого терпел неудачи в разных предприятиях. Это все больше и больше озлобляло его, и он стал нетерпелив, требователен, несправедлив и возбудил против себя многих из соплеменников, особенно молодых: им надоел гнет вождя, и они не прочь были бы избавиться от него, если бы подвернулся удобный случай.

Благодаря таким причинам, Кремню и удалось в это утро склонить на свою сторону большинство и одержать победу над Клыком, но он чувствовал, что это была первая, но и последняя победа, которой Клык ему ни за что не простит и так или иначе когда-нибудь отомстит.

«Надо уйти и оставить свое племя! — думал Кремень. — Выкуплю пленника, возьму жену и старого вождя, позову с собой тех товарищей, которые согласятся следовать с нами на новые места, и мы уйдем на большое озеро. Брат Зари укажет дорогу, и если нас будет много, то нам нечего бояться по дороге опасностей. Только бы выкупить пленника!»

Мучительные думы теснились в голове Кремня. Он решился уйти, но все-таки ему было жаль родных мест, жаль покидать племя, на которое он не мог пожаловаться.

Ему жаль и большой пещеры, где умерли его отец и мать и дед, где он сам прожил столько счастливых лет под руководством серьезного и энергичного Клыка; ему, как это ни странно, было даже жаль Клыка, к которому он, несмотря на все свое недовольство, чувствовал какую-то родственную привязанность.

Но особенно было ему жаль расставаться с своей небольшой пещерой, где он так уютно устроился с Зарей, думая прожить там всю жизнь в тишине и спокойствии; жаль начатых работ, шкур, запасов, утвари, большую часть которых придется бросить, жаль тех мест, где впервые у него явилось желание изображать узоры из камней, потом на песке, на глине, коре и, наконец, на дереве, кости и камне. Сколько волнений он пережил в течение многих-многих лет, сколько он сделал и мог бы еще сделать! Кто знает, что ждет его впереди, среди чуждого племени, с иными обычаями, языком и нравами? Заря хвалит свое племя, старый вождь тоже, но кто же не хвалит своего? Положим, Кремень явится туда не совсем посторонним: через жену он вступил в родство с вождем; спасши жизнь сыну последнего, он приобретет благодарность не только новых родственников, но и всего племени, живущего на большом озере.

Много дум проносилось в голове Кремня, пока он сидел около Филина, ожидая, когда тот наконец придет в себя.

Солнце поднялось почти до полдня, когда Филин слегка пошевелился и простонал. Кремень дал ему пить, и Филин с благодарностью прильнул засохшими губами к краю горшка с холодной водой. Он не знал еще, какое близкое участие принимал Кремень в утренних событиях, и Кремень не спешил разъяснить ему это, надеясь, что так будет лучше вести переговоры.

— Как ты себя чувствуешь, Филин? — спросил Кремень.

— Плохо, Кремень, плохо, но это ничего: я отомщу за себя, и как только руки мои в состоянии будут поднять топор, я размозжу голову своему врагу! Где он?