Виталий Гладкий - Маркитант Его Величества

— А то как же...

Алексашке хотелось закричать от радости. Наконец-то! Сбылось! Прочь постылая пыльная лавка, здравствуй широкий мир! Его совсем не волновало то, что замыслил отец. Алексашка готов был к самой тяжёлой работе, лишь бы почувствовать себя свободным от каждодневной рутины. Иногда на него нападала чёрная меланхолия, и он представлял себя козлом в стойле. «Бе-е!» — блеял Алексашка, когда в лавке никого не было, и делал рожки своему отражению в зеркале.

А ещё он с нетерпением ждал вечера, чтобы навестить Федерико. Алексашка словно подпитывался от гишпанца энергией. К тому же, тренировки с навахой до седьмого пота приводили его в приятное расположение духа, и он уходил домой с радостным ощущением предстоящих перемен в жизни. Чаяния и помыслы Алексашки поддерживал Федерико. В последнее время гишпанец постоянно твердил ему: «Скоро ты покинешь родной край. Верь мне!»

Следующий день был наполнен хлопотами. Сначала отец решил ознакомить Алексашку с тем, как добывается соль на усолье [38] Усолье — место, где близко к поверхности подходил подземный соляной пласт. Ильиных, а затем их путь лежал к тоне, где ромша (артель) юровщика [39] Юровщик — выборный промысловый староста, обычно самый опытный и знающий рыбак. Демидки Епифанова готовилась к промыслу сёмги — самое время.

Первым делом для Алексашки подобрали необходимую одежду. Несмотря на раннюю весну, морозы обещались быть до окончания ледохода, поэтому одеваться стоило потеплей. Бахилы — мягкие кожаные сапоги с длинными (до бедра) голенищами Алексашке купили в прошлом году. Меховая малица из шкур молодых тюленей досталась ему по наследству от отца; в молодые годы он был худощав. Совик — верхнюю одежду из оленьего меха с круглым капюшоном, скроенную мехом наружу, пошили прошлой осенью; в морозы совик надевался поверх малицы. Алексашка всю зиму щеголял в совике; эту шубейку ни ветер не продувал, ни мороз не брал.

Кроме этого мать приготовила ему две льняные рубахи, нижнее бельё, портки, чулки-поголенки с двойной пяткой и подошвой, длинную, плотно связанную из толстой шерсти рубаху-бузурунку с рукавом на манжете и воротом под горло, безрукавку из шкуры нерпы мехом наружу, с тканевой подкладкой, струсни — кожаные тапочки, меховые полусапожки, двустороннюю пыжиковую шапку-оплеуху и лёгкую скуфейку (чтобы прикрыть голову, когда потеплеет).

Выехали ранним утром, пока морозец хорошо держал санный путь. Застоявшийся Кудеяр легко нёс болок [40] Болок — крытые сани или кибитка; дорожные сани с верхом, будкой, беседкой. , а конюх Овдоким, которого Демьян Онисимович взял не только в качестве кучера, но и для компании, ведь на обратном пути ему пришлось бы ехать одному (не ровен час, завьюжит, и тогда одинокому путнику запросто может выйти каюк), всё покрикивал:

— Агей, ходу! Наддай! Не балуй!

Кудеяр выгибал лебединую шею, негодующе фыркая на кучера, который чересчур крепко держал вожжи, — куда уж там баловать — и нёсся по хрустящему насту как ветер. Мечтательному Алексашке казалось, что он попал в мир древних преданий. Дорога шла лесом, и деревья, густо укрытые инеем, вызывали в голове Ильина-младшего сказочные образы. Мимо пролетали Змей Горыныч о трёх головах, Баба-яга в ступе, хрустальные гуси-лебеди, рвущиеся в небо, сказочный шут Гаврила, разбросавший серебряные монеты по сугробам, Зоря-царевич, притаившийся в ветвях, семеро овечек в соломенном хлеву, и даже царевна Лебедь в златокованом кокошнике; она появилась ненадолго, когда взошло солнце и осветило верхушки деревьев, и растаяла в небесной голубизне.

Добрались они до места без особых приключений. Если, конечно, не считать помехой волчью стаю, которая встретилась на пути и погналась за санями, посчитав Кудеяра законной добычей. Но Демьян Онисимович быстро укоротил кровожадные волчьи намерения, выстрелив по хищникам из самопала.

Волки благоразумно ретировались (по правде говоря, и стая-то была небольшая: матёрый волк, волчица и трое переярков), и дальнейший путь продолжился в полном согласии с окружающей природой и внутренним состоянием. Что ни говори, а встретиться по весне с голодными волками и врагу не пожелаешь. Поэтому все приободрились, повеселели, и даже Кудеяр перестал выкидывать свои фортели, благодарно косился на Ильина-старшего большим фиолетовым глазом. Знать, чувствовала животина, кто её спаситель...

— Вишь-ко, кто к нам пожаловал! — радостно осклабился варочный мастер Фомка, заросший пегой бородищей до глаз (ну чисто тебе леший), и приветствовал Ильиных «большим обычаем» — поклоном до земли; как же, сам Хозяин приехал, ему и великий почёт. — Желаем здравствовать, Демьян Онисимович! И ты, брательник, здоров будь. А енто кто? Постой, постой... Алексашка! Ух ты, вымахал выше меня, — как сосна! Давно не виделись...

Ильин-младший заулыбался; Фомка был добрейшей души человек, весёлый и говорливый, в отличие от угрюмого Овдокима, из которого слова лишнего не вытянешь и который в любое время года казался озабоченным какой-то важной и неразрешимой проблемой. Когда Алексашка был маленьким, Фомка мастерил ему деревянных лошадок и катал на закорках.

Подошли и остальные солевары, вся артель, — десять человек. Демьян Онисимович начал раздавать им подарки домашних — куличи, пироги рыбные и курники, баранки, шанежки, сладости. Народ оживился, загомонил, начались расспросы, что там да как; Демьян Онисимович нос не задирал, общался с солеварами как с ровней, рассказывал, что знал и что мыслил.

Пока суд да дело, поспела ушица, и Фомка пригласил гостей отведать, чего Бог послал. Когда все насытились, Демьян Онисимович сказал Фомке:

— Ты вот что, Фома Савватиевич, уважь мою просьбу — введи моего наследника в курс дела. Покажи ему и расскажи, как соль добывается. Лучше тебя это никто не сделает.

— Дак это мы... запросто, — ответил Фомка, польщённый, что Хозяин обращается к нему по имени-отчеству; это было высшей формой уважения.

Фомка повёл Алексашку к «варне», представлявшей собой обложенную кирпичами и глиной земляную печь. Ильин-младший конечно же в общих чертах представлял, как идёт работа на усолье, но по молодости в детали особо не вникал. Был он здесь впервые, поэтому слушал внимательно и запоминал всё до мельчайших подробностей. Несмотря на свой ветреный характер, Алексашка всё же сознавал, что именно ему придётся продолжать семейное дело, а значит, он должен знать все его тайны.

— Далеко не каждому даётся найти усолье, — рассказывал Фомка. — Но твой батюшка скрозь землю видит! Позвал меня сюды и грит: «Ишши здеси!» Я ему: «Не могеть быть здесь солевой пласт! Никак не могеть!» А он: «Ты поговори у меня, поговори! Делай, что наказываю!» Пришлось засучить рукава... Долго мы тут землицу долбили, ох, долго.