Виталий Гладкий - Маркитант Его Величества

Вечером того же дня Юрек и Младен Анастасиевич закрылись в кабинете купца. Перед ними на подставке находился кусок белого шёлка, натянутый на рамку. На нём был нарисован план крепости со всеми строениями, и серб, повинуясь указаниям Кульчицкого, аккуратно наносил на туго натянутый шёлковый лоскут условные обозначения орудий, новых пороховых погребов, янычарских казарм и вообще, всего того, что не было указано на плане, подкрепляя значки краткими описаниями мелким убористым почерком. Иногда Юрек, чтобы лучше вспоминалось, закрывал глаза, и тогда Калемегдан появлялся перед его внутренним взором, будто нарисованный.

— Уф! — закончив писать, с удовлетворением выдохнул сербский купец и помахал в воздухе изрядно натруженной кистью правой руки. — Да уж, работёнка... Надеюсь, ты ничего не забыл и не перепутал?

— Обижаете...

— Ну-ну, не бери близко к сердцу, это я так... Должен сказать, память у тебя потрясающая. Это я, кстати, заметил ещё в Истанбуле...

При этих словах Младен Анастасиевич с хитрецой улыбнулся. «Приятно осознавать, что моя личность — не залежалый товар, и стоит тех денег, что ты на меня потратил», — с горькой иронией подумал Юрек. От большого нервного напряжения он сильно устал. И теперь желал только одного — как можно быстрее добраться до своей постели. Ему даже есть не хотелось, хотя после вина и кофе, выпитых вместе с Гусейн-пашой, во рту не было ни крошки. Он нёс свои сведения к Младену Анастасиевичу, словно полный кубок вина, боясь расплескать его по дороге; только об этом Юрек и думал остаток дня, а о еде просто забыл.

Тем временем Младен Анастасиевич достал из шкафа кафтан и сказал:

— Примерь.

Без лишних вопросов Юрек надел кафтан, который оказался ему впору, — будто его шили на заказ. Впрочем, так оно, видимо, и было, в чём Кульчицкий вскоре убедился, когда Младен Анастасиевич начал зашивать в подкладку шёлковый лоскут с планом.

— Так надёжней, — сказал серб, перекусывая нитку. — Бумагу могут найти, а шёлковый лоскут вряд ли. Просто не догадаются.

— Ну и зачем всё это? — спросил Юрек.

— Чтобы ты мог получить остальные десять дукатов. Дело нужно довести до конца. Завтра, с утра, отправишься по указанному адресу и передашь этот план нашему человеку. Понятно?

— Более чем...

Юрек тяжело вздохнул; вот напасть! Кем только ему не доводилось быть в своей жизни, а теперь его, ко всему прочему, заставили заниматься ещё и шпионским ремеслом. Что ж, взялся за гуж, не говори, что не дюж. Большие деньги так просто не даются, уж это Юрек точно знал. Так чему удивляться?

«За деньги, потраченные на мой выкуп, Младен Анастасиевич выдавит из меня всё, что только возможно, — подумал Кульчицкий. — Хорошо бы осталась шкура да кости. Купец и благодетель — два разных понятия...»

Он совершенно не сомневался, что новое задание опаснее предыдущего.

Высунув от усердия кончик языка, Алексашка старательно делал записи в амбарной книге. Отцу стукнула в голову мысль пересчитать товары в лавке, а кто может это исполнить лучше родного сына? На приказчиков и лавочных сидельцев в этом деле надёжа малая; народ они, конечно, честной, но деньги кого хочешь собьют с толку. А в торговле грамотный учёт — первое дело.

Почерк у Алексашки не ахти, корявый, да и не мастер он пером водить по бумаге, а писать нужно разборчиво, иначе отец заругает. Касаемо купеческого дела Демьян Онисимович строг, спуску не даст даже родному сыну. Вот Алексашка и старался:

«...Охабенек, зуфь [36] Зуфь — род капота; грубая бумажная ткань из кручёных ниток. зелена, на нём 14 пуговок, невелики, серебряны, золочены. Цена 2 рубля с полтиною.

Охабенек, зуфь вишнёва. Цена 2 рубля.

Ормячок тонкой, на нём 12 пуговок, серебряны, золочены, половинчаты. Цена 2 рубля.

Ормячишко тонкой, нашивка хамянна. Цена полтина.

Кафтан холодной, камка [37] Камка — шёлковая цветная ткань с узорами. рудожолта, нашивка серебряна в 12 местах. Цена 3 рубля с полтиною.

Кафтан холодной, камочка лазорева, нашивка золотная, на ней 13 пуговок. Цена 2 рубля.

Полукафтанье тёплое, камочка лазорева на куницах, нашивка — шёлк червчат с золотом, ожерелье — отлас зелен, гладкой. Цена 5 рублей.

Зипун, камка рудожолта, нашивка серебряна, подкладка лазорева, крашенина. Цена 2 рубля.

Кушак турецкой, шёлк, червчат с золотом. Цена 2 рубля».

— У-у... — застонал Алексашка. — На кой ляд всё это нужно?! — Он со злостью бросил перо, вскочил и подошёл к окну; свет от него был таким ярким, что Алексашка даже зажмурился.

Весна полностью вошла в свои права. Уже местами оголилась земля, бежали ручьи, дорога превратилась в месиво — лёд пополам с грязью, солнце не пряталось за тучи, стояло высоко, а в порту стучали топоры и молотки — плотники готовили суда к выходу в море. «Отец ить обещал, что недолго мне мух гонять по лавке. А воз и ныне там. Сижу тут, как привязанный! Теперь ещё эта опись... Не было печали. Эх!»

Горестно вздохнув, Алексашка вернулся за стол и продолжил свои труды. Когда пришёл отец, он уже добрался до служилой рухляди:

«...Пансырь без ожерелья. Цена 20 алтын.

Подшоломники стёганы, два отласны, один червчят, другой зелен, третей — камка червчата. Цена по 20 алтын.

Саадак, кован серебром с чернью, лук ядринской, писан побакану золотом, у колчана цепочка серебряна, в нём 20 стрел. Цена с луком 8 рублей.

Сабля кизылбашская булатна, чёрен и огниво золоты с лалы и с бирюзами, наряд серебрян, золочён, ножны черны. Цена 50 рублей.

Самопал свейской, птичей, витованной, станок сандальной. Цена полтора рубля.

Две пары самопалов неметцких малых, стволы золочены. Одной пары цена 60 алтын, другой — 40 алтын.

Ладунка с зарядами, бархат червчат, тесма — шёлк зелен, пряшка серебряна бела. Цена — полтина».

Скрипнула дверь, звякнул колокольчик (это нововведение придумал Алексашка — чтобы не проспать появление покупателя), и в лавку не вошёл, а ввалился Демьян Онисимович. Он был навеселе и явно в хорошем настроении.

— Ну что, как дела? — спросил он, заглядывая Алексашке через плечо.

— Корплю, — коротко ответил Ильин-младший.

— А поторопись. Завтра в путь. Пристрою тебя к настоящему делу, чтоб ты не бил баклуши. Сидишь здеси, как сонная тетеря. Силушки не меряно, а применить негде. Поди, бранишь меня за то, что слово не держу, томлю тебя в лавке?

— Как можно, батюшка?!

— Не ври, всё вижу! И правильно, что костеришь. Неча те здеси делать. Пора наше семейное дело пошшупать собственными руками. Чтоб потом тебя никто не мог обвести вокруг пальца. А то народец у нас ушлый, так и норовит объегорить. Хоть деньгу, а стырит. Низзя людишкам спуску давать. Низзя! На шею сядут. Ты хозяин, с тебя и спрос за всё. Понял?