Владимир Дегтярев - Коварный камень изумруд

Это законно, гуманно и демократично! Два года ещё поживёт в Америке русский офицер, а потом, наверное, потонет, как потонул тот надутый спесью русский купец Провоторов, легко купившийся на красочность названия «Свободный банк» и «Свободная Сибирь»... во главе якобы с ним, тощим дураком.

Мойша Зильберман со злобой смотрел, как этот русский офицер ничего не ест и не пьёт. Чистит апельсины, их жуёт. А того, что перед ним ставят на тарелках, мясного и рыбного, того не ест.

— Ешь ты! — в который раз хрипел из-под салфетки злобный голос Мойши Зильбермана. — Все едят, и ты ешь!

— Спасибо, я сыт, — говорил Егоров, когда ему под руки совали блюдо с кусками козлятины, хорошо прожаренной и весьма аппетитной. Когда специальный негр наливал в широкую стеклянную рюмку вина, то Егоров говорил: — Спасибо, я уже пьян.

Порядочная сволочь! Как же его увалить в беспамятство, чтобы рано поутру он очухался рядом с голой Сарой, и этот факт засвидетельствовали бы и личный врач Зильбермана, и он сам, отец Сары, и трое соседей иудейской крови. Один из соседей — католический священник, второй — нотариус, а третий — адвокат.

В разговор внезапно вклинился Абрахам Гольц. Муравьи, добывающие в Сибири золото, сидели у него прямо на сердце. Он их полюбил.

— А правда ли, господин Егоров, что в Сибири есть муравьи, добывающие золото. Много золота?

— Истинная правда, — отвечал Егоров, — люди знающие поливают муравейник водкой, ибо те муравьи водку любят...

— Много ли водки подают муравьям? — спросил вдруг всё время молчавший господин Адамс.

— Много, — ответил Егоров, — так ведь и муравейник большой. Три сажени будет. Выше потолка этой комнаты.

— И что, пьяные муравьи тем золотом как бы за водку расплачиваются?

— Никак нет, ваше превосходительство, — ухмыльнулся Егоров, — муравьям водка нужна для получения муравьиной кислоты. Они таскают к себе в муравейник огромное количество особых тлей. Которых доят, получают молочко для своей муравьиной царицы. А подоят тлей, то чтобы не загаживать своё жилище, сикают на них своей кислотой. А в тлях золото. Оно потом просачивается на самое дно муравейника. И так за сто лет под каждым муравейником образуется тонкий круг золота. Тонкая лепёшка золота.

В разговор врезался и старый Гольц:

— Вот же ты враль! Ловко от муравьёв переехал на тлю! Как же эта мельчайшая тварь собирает золото?

— А так и собирает. Из воды. В воде золота много. Только оно не видно глазу... На Урале, между прочим, люди старой веры сами размножают муравейники по горам. И муравьи той кислотой вымывают людям из древнего камня самоцветы! Изумруды, рубины. Не надо гору копать — само богатство падает в руки...

Сара зло зыркнула по лицам сидящих родственников. Её тайны, личные её уральские тайны начал разбалтывать этот русской болван.

— Хватит разговоров! — скомандовала она Егорову. — Давай пей и ешь!

— Я сыт, пьян и нос в табаке! — отбился шуткой Егоров.

Ну, погоди, русская свинья!

Врач на кухне спешно взрезал тонким ланцетом краешек апельсина, чуток разделял дольки и сыпал туда, между ломтиками, белый порошок. Так он зарядил уже три апельсина, положил их на фарфоровое блюдо и велел горничной нести блюдо в обеденный зал.

А в зале вдруг поднялся нешутейный ор. Орал Мойша Зильберман:

— А я знать не знаю сибирского купца Провоторова! Какое может быть в Сибири золото? Ври мне больше! И давай, давай, пей, ешь!

— Спасибо, я сыт и пьян, — громко же отвечал Егоров, — но вот с тобой рядом сидит Иоська Гольц, пусть он подтвердит, что золото сюда, в Америку, мы привезли, и положили его на хранение в банк. А назывался тот банк «Свободный банк». Правильно, господин Зибльберман?

— Правильно, — тихо подтвердил Зильберман. — Только тот банк лопнул. Через месяц, как купец Провоторов засыпал в него своё золото... Лопнул, значит — разорился... И государство то золото забрало себе. А оно, государство, ничего не отдаёт назад. Вот так. Пропало золото, мелочь, конечно, пропала, но и мелочи жалко...

— Моё золото Провоторов в тот банк засыпал, — грубо и резко да с русскими обидными вывертами заговорил Егоров. — Моё! Его же, купца Провоторова, золота там было — мелочь на сто пятьдесят фунтов весом! А моих кирпичей там было поболее — пять десятков пудов с лишком. И не путай ты, хозяин, русские фунты с русскими же пудами. Пуды поболее весом будут, чем фунты. Много поболее!

— А ты мне бумаги покажи на твоё золото да на купцово золото, — тихо и ласково потребовал Зильберман, уловив сияние глаз вошедшего в зал врача. — Покажи бумаги о том, как ты его добыл! Покажи бумаги о том, что оно твоим государством оставлено лично тебе, да бумаги о том, что ты все налоги заплатил своему государству за то золото! И что оно теперь чистое и полностью твоё!

Пышнотелая горничная поставила перед Егоровым серебряную тарелку с апельсинами, а пустую тарелку с жёлтыми шкурками плодов тотчас унесла.

Егоров в бешенстве, так что брызнул сок, разворотил апельсин, потом второй, оба съел. И тут же стал уваливаться под стол. И, уже уваливаясь, проговорил жутким голосом:

— Моё золото — будет моё золото!

И грохнулся об пол вместе со стулом.

— В спальню его, живо! — скомандовал Зильберман вбежавшим слугам, — раздеть догола и положить в супружескую кровать! А ты, Сара, чего смотришь? Иди туда же! Раздевайся! Исполняй свой долг!

О'Вейзи стоял за стойкой бара, толковал тихо с двумя полицейскими. Один из них, Сэм Полянски, тот, что был начальником участка, да в шляпе с гербом, оглянулся на стук колёс на улице и присвистнул. Прямо на тротуар выпал из дорогой коляски бывший каторжанин Егоров. Быстроглазый человек за шиворот летнего плаща заволок Егорова в бар.

Тут присвистнул и О'Вейзи. Егоров крепко поменял облик. Подстриг бакенбарды, укоротил усы, волосы. А уж разодет был вроде банкира. Не иначе одевался в магазине француза Потье, что на главной улице, на Бродвее. А тот человечек, лысый, с мордой хорька, что заволок Егорова в бар, прикрикнул на О'Вейзи:

— Поддержи! Всё к тебе рвется! А сам в усмерть пьян!

— Слышь, Сэм, — шепнул начальнику полицейского участка бармен О'Вейзи, — сдаётся мне, что этот крысёнок здесь лишний. Подержал бы ты его до вечера в тихом месте, а?

Иоська Гольц, услышав, как о нём говорит здоровенный бармен, не удержал Егорова, тот сполз с его плеча на пол, застонал.

— Незаконное обращение с людьми, находящимися в состоянии беспомощности, — осклабился в лицо Иоськи полицейский Сэм Полянски, — имя как?

— Егоров, Александр Дмитриевич! — доложил человечек.

— Твоё, твоё имя!

— Иосиф Гольц!

— Ну, я такого имени не знаю! Ступай ты, Иосиф, с моим человеком в участок. Там проверят, кого ты хотел раздеть и ограбить. Ступай, кому сказано!