Марина Кравцова - Царский венец

— А ты? — ревела Таня. — Ты же едешь с ним! С тобой-то что будет?

— Да что Господь даст, то и будет. По возможности напишу вам. Давай-давай, вытирай скорее глазки.

Боткин обнял Таню и Глеба, поцеловал их.

— Пойду я!

В последнее время он жил, как и остальные приближённые Николая Александровича, в бывшем губернаторским доме, который для всех вместе был очень уж тесен. Все недоумевали: зачем понадобилось это переселение — уж не для того ли, чтобы создать царской семье и преданным ей людям как можно больше неудобств? Что же, большевики теперь у власти...

Утро Николай Александрович и Александра Фёдоровна с дочерью Марией встретили в тележках-плетёнках, на дно которых Жильяр и Долгоруков накидали добытую на заднем дворе солому. Для государыни постелили ещё и матрас.

Императрица была теперь спокойна, как обычно, государь же и раньше сохранял внешнее спокойствие. Сжав руку Жильяра, Александра Фёдоровна некоторое время смотрела на него молча, явно прощаясь взглядом. Все понимали, что будущее темно настолько, что никто не сможет сказать с уверенностью, увидятся ли они вновь когда-нибудь. Но произносить слова прощания никому не хотелось, достаточно было крепкого пожатия рук.

— Пьер, я очень прошу вас, идите сейчас к Алексею, — сказала государыня. — Не надо нас провожать, побудьте с ним. Сейчас вы нужны ему как никогда.

Швейцарец молча поклонился и прошёл в дом.

Яковлев меж тем укутывал Александру Фёдоровну в доху Боткина, распорядившись принести для доктора тулуп. Он вообще был непривычно для комиссара почтителен, то и дело делал «под козырёк». Но сесть императрице рядом с мужем не позволил. С матерью разместилась Мария. Кроме Боткина, из свитских царственную чету сопровождал князь Василий Долгоруков, из прислуги — Терентий Чемодуров, Иван Седнев, Анна Демидова. Их тоже разместили по возкам.

Пьер, сидевший возле постели Алексея, сквозь тихие всхлипывания царевича услышал шум отъезжающих экипажей, и сердце его больно заныло. А вскоре до слуха учителя донеслись рыдания Ольги, Татьяны, Анастасии...

Екатеринбург! Кто бы мог подумать о нём в то суровое утро холодной сибирской весны, когда простые экипажи увозили в неведомое государя, его супругу и дочь. Долго сидели над телеграммой потрясённые великие княжны, не в силах ничего понять: значит, не в Москву? Отца вовсе не в Москву везут? Но почему? К худому это или к доброму?

Да, Москва оставалась такой же далёкой, как была. Ультрареволюционный Урал просто-напросто проигнорировал задание центра. Дети Николая, скучавшие по нему в Тобольске, не могли знать о том, как местный совдеп, едва проведав, что пленённого императора увозят в столицу, устроил настоящую свару. По размытой весенней дороге гнал Яковлев извозчиков, опасаясь, что будет остановлен теми, кто не желает выпустить бывшего царя из рук красного Урала. Затем мчался на поезде со своими узниками, уже предвидя, что в Екатеринбурге состав будет задержан, и велел ехать в сторону Омска. Но всё было напрасно.

Тем более не могли знать дети царя, какая коварная игра стояла за всем этим. В Москву бывшего императора вытребовал немецкий посланник, чтобы предложить Его Величеству защиту германской короны. Германия опасалась и презирала красную Россию, одержимую идеей мировой революции, и потому вынашивала планы реставрации русской монархии. Большевики не должны были знать о планах немцев, но вряд ли их не насторожило требование Германии вернуть свергнутого царя в Москву, от чего они не могли так просто отмахнуться. И Свердлов сделал вид, что отправляет Яковлева за государем, прекрасно зная о жестокости и революционном неистовстве Уральского совдепа и о том, что их легко будет уговорить изобразить самоуправство.

Так и произошло. Яковлев был объявлен президиумом Уральского совета изменником делу революции и поставлен вне закона. Комиссар пытался противодействовать, но получил от Свердлова указание «подчиниться обстоятельствам». Ничего не оставалось делать, как ехать в Екатеринбург. Государь и его семья стали отныне пленниками уральских большевиков.

Николай Александрович, узнав об этом, долго молчал. Яковлев выглядел расстроенным и избегал смотреть на царя.

— Куда угодно отправился бы я с лёгким сердцем, только не в Екатеринбург, — тихо произнёс наконец Николай. — Я знаю из местных газет, как резко настроены против меня уральские рабочие.

Яковлев развёл руками.

— Ваше Величество, я сделал всё, что мог.

— Я понимаю, Василий Васильевич, конечно. Благодарю вас.

Государь уже заранее принял всё, что могло ожидать его в Москве, будь то суд или передача какому-либо иностранному правительству. Думал он и о подписании Брестского мира и даже о том, что большевики могут решиться на возрождение монархии, которая, естественно, должна будет подчиниться им. В этих случаях государь готов был бороться до последнего, не желая содействовать предателям России. Но Екатеринбург — это полная неожиданность. Мрачная новость. «Если конец приближается, то именно Екатеринбург может стать концом всего...»

Ничего этого не знали царевич Алексей и его три сестры.

«Но скоро уже всё закончится», — думал Жильяр в охраняемом часовыми вагоне, пытаясь сквозь ночную темень разглядеть что-нибудь в окне.

Что закончится? Горечь и беспокойство от разлуки. Пьер был убеждён: эту семью нельзя разлучать. Каждый из них сам по себе — сила, включая и младших, юную Настю и Алексея, но вместе они — сила непреодолимая. Их ничто не сломит, ничто не ослабит их веры и любви, ничто не заставит совершить нечто недостойное. Воспрянут духом царевны, и грусть в прекрасных больших глазах Алексея исчезнет.

На миг растворилась эта грусть на пристани в Тюмени. Мальчик разглядывал огромную толпу, которая собралась здесь, чтобы приветствовать детей своего царя, и под внимательным добрым взглядом, совсем недетским, рыдали мужчины и женщины. Они бросали на дорогу перед царевичем и великими княжнами цветы и причитали: