Станислав Венгловский - Лжедмитрий

Но понял Басманов одно: юного царя Фёдора Борисовича князья ставят невысоко. Они уехали, не дождавшись царской грамоты, но руководствуясь собственными соображениями. Они хотят устроить свои дела в Москве, пока до неё не добрался неприятель. Они не хотят воевать против другого юноши, полагая, что тот... настоящий царевич!

Басманову стало дурно.

И припомнилось то, что нечаянно, неожиданно вырвалось из уст простоватого Семёна Годунова: «Кажется мне, что мнимый царевич и есть настоящий!»

Получалось, будто князья Мстиславский и Шуйский снова обвели его, Басманова, вокруг пальца, снова опередили! В случае чего скажут: мы с целью не вели сражений! Именно потому не стали преследовать разгромленных под Добрыничами. Потому не спешили за ними к Путивлю, а вроде бы принялись осаждать Рыльск. Да и оттуда сразу ушли, хотя царь Борис торопил действовать. Ушли вглубь России. Остановились под Кромами. Не боясь насмешек, нарочно не взяли эту ничтожную крепостишку... Они все знали наперёд. Они ждали смерти Бориса Годунова!

И чем дальше раздумывал Басманов, тем страшнее становилось ему. Царь Борис умер не своей смертью!

Басманов слушал донесения, беседовал с воеводами, принимал советы, в уме вертелось одно: что сейчас делает загадочный юноша, находящийся в Путивле?..

Уже третью неделю бушевало царское войско на берегу разлившейся реки Кромы. И началось это буйство почти с того самого дня, как там появился воевода Басманов. Но ещё сильнее забурлило оно с той самой поры, как вослед за воеводою поспешили сюда всё-таки князь Катырев-Ростовский и митрополит новгородский Исидор с сонмом священников. И как начали они приводить народ к присяге.

В походной церкви при воеводских шатрах день и ночь читали вперемешку с молитвами и пением патриаршью грамоту. Многие негодовали уже в церкви, не соглашаясь с услышанным. И тут же кричали:

— Не люб нам Фёдор Годунов!

— Не желаем его на царство! Незаконный это царь, как и его отец!

Но кричали ещё из толпы, непонятно кто.

А вскоре дошло до того, что нашлись отдельные смельчаки, которые открыто отказывались присягать новому царю. И чем дольше это длилось, тем больше набиралось подобных людей. Они шумели громче тех, кто соглашался присягнуть. Громче тех, кому всё равно, что здесь делается. Начались драки, схватки на саблях.

Вскоре получилось так, что уже не для кого стало читать грамоты и некого было приводить к присяге.

Митрополит Исидор почувствовал: ему лучше уехать, вместе со священниками. Он так и сделал.

Князь Катырев-Ростовский тоже вмиг понял: дело это нешуточное. Отвечать перед молодым царём придётся ему как названному главным воеводою. Он забыл о собственном высокомерии, о лени. Он явился Басманову в шатёр. Красные глаза его, после бессонных ночей, бегали, словно осиротевшие мышата.

— Что, боярин, делать? Виселицы плачут!

Князь хотел выразиться стальным голосом а получилось визгливо. Басманов улыбнулся, вроде бы по-дружески. А в самом деле с пренебрежением. Но сказал твёрдо:

— Виселиц не будет.

— Почему? — удивлённо поднялись у князя над красными глазами чёрные брови.

— А не хочется мне самому качаться на виселице! — отрезал со значением Басманов.

— Мудрено говоришь, боярин, — пробурчал князь глуховатым голосом.

На том и расстались. Что думал Катырев-Ростовский, как решил поступать дальше — Басманову не известно. Да только ведомо, что князь из шатра не выходит. А возле шатра стоят осёдланные кони.

Басманову, конечно, как он был уверен, ничего не стоило навести порядок в войске, заткнуть глотки говорливым смельчакам вроде рязанских боярских сынов Ляпуновых, которые громче прочих подбивают народ на непослушание. Да внутренний голос удерживал от подобных действий. Осмотревшись под Кромами, порасспрашивав участников столь длительного топтания у крепости, Басманов сделал заключение, что крепость можно было взять, и сейчас ещё не поздно, но делать этого нельзя. А что следует делать — он так и не знал. Впрочем, понимал, что при таком его бездействии и бездействии прочих военачальников огромное войско легко может стать добычею для небольшого войска молодого загадочного человека, буде тот заявится сюда.

А явиться молодому человеку сюда предстояло непременно.

Басманов ещё не ложился спать, как ему доложили, что разъезды поймали важного лазутчика.

«Вот оно!» — подумал Басманов даже с облегчением. А вслух приказал:

— Прямо сюда.

Лазутчик оказался высоким, молодым и горбоносым человеком, юношей. У него была по-московски длинная чёрная борода при тёмном цвете лица и смелых горящих глазах. Однако Басманов сразу уловил в его выговоре что-то не совсем московское. Наверное, это был казак, причём не донской, но запорожский.

— Кто ты таков? — спросил Басманов, делая знак приведшим, чтобы пленника развязали.

Казацкий есаул с рябым скуластым лицом выдернул из-за пояса кривой короткий нож — обрывки верёвки тут же упали на пол.

— Я служу царю Димитрию Ивановичу, — сказал пленник, шевеля перед собою затёкшими пальцами.

— У нас царь — Фёдор Борисович! — на всякий случай напомнил Басманов.

— Знаю одного царя — Димитрия Ивановича! — невозмутимо повторил пленник.

— И как тебя зовут? — пропустил мимо ушей его утверждение Басманов.

— А зовут меня Петро Коринец, — отвечал пленник. — И был я запорожским казаком. Но по деду и отцу я московит, хотя в Москве ни разу ещё не бывал! Да вот с царём Димитрием Ивановичем скоро буду!

— Гм, гм, — не знал, что отвечать и о чём дальше спрашивать Басманов. — А что ты делал возле крепости?

— Возвращаюсь из Путивля. Несу оттуда грамоту царя Димитрия Ивановича.

— Где же она? — оживился Басманов.

— Твои люди отобрали, боярин, — указал пленник на стражей.

— Где она? — повторил Басманов, слегка поворачивая голову.

— А вот, — поспешно достал из-за пазухи бумажный свёрток есаул. — Что есть, то есть. Не врёт. И оружие у него было. На то казак. Да оружие мы потеряли. Больно шибко скакали. Прости, боярин.

Грамота выглядела в самом деле по-царски. С красной печаткой, с красивыми литерами. Красного цвета.

Мгновение подумав, Басманов разорвал верёвку, скреплявшую свёрток. Его поразил красивый цвет чернил. Грамота начиналась словами: «Мы, царь всея Руси и великий князь Московский Димитрий Иванович...»

Басманов не мог оторвать взгляда от написанного. То была царская грамота. Он это чувствовал.

— Кому несёшь? — спросил Басманов тихим голосом, невольно проникаясь доверием к пленнику.

— А в Кромы. Тамошним людям. Чтобы знали: Димитрий Иванович сам сюда вскоре будет. Я послан впереди войска, которое сюда идёт. Да в грамоте сказано, боярин.