Станислав Венгловский - Лжедмитрий

— Доброе утро, ваше величество! — сказала ей пани Тарлова как никогда торжественным голосом, выставляя своё тоже утомлённое напряжением и бессонницей лицо.

Её долго и тщательно, как будто впервые в жизни, мыли, поливая водою из разноцветных огромных кувшинов, да ещё приговаривая при том не совсем понятные для неё слова-заклинания: от дурного глаза, от злого человека, от злой судьбы.

Затем её бесстыже осматривали какие-то женщины с почерневшими от старости лицами и с твёрдыми, будто железными, пальцами. После того её тело растирали благовониями, от которых у неё кружилась голова, а тело наполнялось сладкой истомой. Затем одевали.

Она уже перестала отдавать себе отчёт о том, что с нею творится, а когда наконец оказалась перед зеркалами, привезёнными из Кракова, то оттуда на неё глянула совсем незнакомая ей красавица, и она, поняв, что оценивает саму себя, удивилась, до чего же она сейчас, здесь, в московском дворце, не похожа на ту юную невесту, которую видела зимою в зеркалах в Кракове, перед обручением в доме Фирлея, где царевича представлял его посол Афанасий Власьев. Перед нею сейчас стояла красавица в алом бархатном сарафане, из-под которого выглядывали широкие рукава белоснежной рубахи. Впрочем, всё это было так густо покрыто драгоценными украшениями, что и цвет сарафана не сразу можно было различить. Она показалась сама себе очень высокой, потому что на ногах имела сафьяновые сапожки на очень высоких, как котурны, каблуках, а на голове у неё сверкал алмазный венец.

Она себя узнавала с трудом, но сама себе понравилась. Именно так должна выглядеть царская невеста!

В таком виде её проводили в трапезную, где при входе её благословил какой-то очень важный московский поп, и усадили за стол, на котором высился румяный хлеб-каравай. Она уже знала, что свадьба будет совершаться по русским обычаям, а потому очень обрадовалась, увидев в трапезной отца и двух панов Тарлов. Отец выглядел удручённым. Он успел шепнуть ей, что с ним произошло нечто таинственное и подозрительное. Когда он ехал сюда на подаренных царём праздничных санях, то запряжённый в эти сани белый царский конь споткнулся на ровном месте и упал при всём народе.

— Плохая примета, доченька, — повторил старик несколько раз, стараясь всё же внешне ничем не выдавать своей тревоги, наоборот — старался всячески показать, как он счастлив, весел и бесшабашен.

Панна Марина не придавала приметам особого значения, а тем более сегодня. Цепким взором она выделила среди прочих гостей в трапезной ещё князя Дмитрия Ивановича Шуйского и двух пожилых бояр Нагих — они приходились жениху дядьями. Все они, будучи дружками жениха, вместе с паном Тарлом сверкающими ножами принялись резать свадебный каравай, действительно весело и беззаботно при том смеясь.

Спокойствие дружек уже начало переходить и на невесту, но тут все в палате на мгновение замерли и стихли, потому что на пороге, вслед за другим князем Шуйским, Василием Ивановичем, показался сам царь-жених. Василий Иванович Шуйский, знала панна Марина, назначен главным распорядителем на свадьбе — тысяцким.

Жених был в царском венце и в длинной малиновой мантии, усыпанной, как и наряд невесты, драгоценными камнями. Из-под мантии выглядывали только носки ярко-красных сафьяновых сапог.

— Василий Иванович! — сказал жених, глядя при этом на невесту и обвораживая её сиянием своих голубых глаз. — Ты не мешкай. Ты подгоняй нас, потому что у нас сегодня не только свадьба. Ты ведь сам знаешь.

Князь Шуйский, петушась и радуясь, как молодой парнишка, желающий казаться взрослым и очень хозяйственным, не заставил царя повторять сказанное.

— Не беспокойся, государь! Мы сейчас всё провернём!

Жених был тотчас усажен возле невесты, под пение весёлых песен и под разные складные слова, которые сыпались из лукавых уст собравшихся людей так обильно, словно здесь разыгрывалась какая-нибудь пиеса, из тех, какие панне Марине приходилось видеть в отцовском замке. Однако здесь она уже почти ничего не понимала, потому что у неё закружилась голова от коловращения ярких красок, от мощных звуков. Она ухватилась за руку жениха, такую спасительную, и не отрывалась от неё. И её даже не удивило то, что здесь, в трапезной, она снова была обручена, причём уже с настоящим суженым, настоящим женихом. Обручена, правда, на православный лад. Это её нисколько не смутило. Она над этим не раздумывала, хотя заметила, как вытянулось во время нового обручения лицо её старого отца.

— Счастья! Счастья! — раздавалось вокруг, и это слово она только и понимала, а больше ничего не понимала и не старалась понимать.

Из трапезной молодых повели по красным пушистым коврам в Грановитую палату, как сказал ей на ухо жених, сам отчего-то невольно поддающийся её волнению. Их сопровождали высокие, стройные рынды в белых одеждах на соболях, в высоких шапках и с серебряными топорами на плечах. Следом за молодыми красивый боярин нёс сверкающий острый меч. Ещё один такой же боярин нёс царский скипетр, а ещё один, которого панна Марина знала уже по прозвищу. — Басманов! — нёс в руках золотое яблоко, символизирующее в Московии державную власть, так называемую державу.

В Грановитой палате царь оставил на время руку невесты и уселся на золотой престол, рядом с которым высился ещё один престол, точно такой же, но сделанный из серебра.

Тысяцкий — князь Шуйский жестом остановил царскую невесту и произнёс довольно длинную речь, раболепно глядя ей в глаза. Но из всего сказанного она поняла только то, что боярин называет её русскою императрицею и великою княгинею всея Руси, что по желанию её будущего супруга сейчас она будет повенчана на русское царство, равно как это уже сделано с её будущим супругом.

После такой речи священник благословил её крестом, а отец и княгиня Мстиславская, молодая и весьма красивая женщина, взяли её под руки и усадили рядом с царём.

— Не бойся, матушка-царица! — ободрила её с лёгкой улыбкою княгиня Мстиславская. — Так надо... Я сама недавно замуж вышла...

И тут же в палате появились родственники невесты и королевские послы пан Олесницкий и пан Гонсевский. Вошедшие становились свидетелями её нового триумфа.

Все в палате обратили взоры на принесённую царскую корону. Она лежала на широком блюде, ряде с золотым крестом и диадемой. Ко всем принесённым священным предметам царь приложился устами и жестом пригласил проделать то же самое и её, Марину. Затем, когда всё это унесли, царь снова взял невесту за руку и направился с нею в храм, который, как он успел шепнуть, носит название Успенский собор. У неё окончательно потеплело на сердце: она хорошо знала, что там венчаются цари. Она шла по коврам. Царя вёл под руку её отец, она же опиралась на руку молодой княгини Мстиславской. По обеим сторонам от красной дорожки высились стенами стрельцы и чужеземные воины, сверкающие медью. А вслед за женихом и невестою двигались русские бояре и польские гости, прибывшие со свадебным обозом.