Станислав Венгловский - Лжедмитрий

Рыдания сотрясали тело отца Варлаама. И снова стал читать он слова молитвы...

Димитрий Иванович догадывался, как тяжело воспримет царь слова монаха.

Боярин приготовил в голове решение, о котором, впрочем, уже не раз заводил разговор с царём. Хотел с этого начать, как только оказался перед царскими глазами.

Однако начать не смог.

Он вдруг увидел перед собою совершенно иного, изменившегося человека, полного решимости. Как будто перед ним был снова Яшка Пыхачёв во время медвежьей охоты — когда в Яшкиной руке сверкнула острая сталь!

Подобная решимость на царском лице могла появиться вот только что.

Говорить начал царь:

— Кузьме с ним не совладать.

Кузьмой звали молодца, выкормленного для того, чтобы выдавать его, при надобности, за царевича.

Впрочем, они понимали друг друга с полуслова. С давних дней.

Боярин молчал. Он соображал, как обезвредить самозваного царевича.

— Вот что пришло мне в голову, — продолжал царь. — Монах болеет за Русь... Говорит он правду. И мы обязаны воспользоваться тем, что монах знает самозванца в лицо и может указать его человеку, которого мы пошлём!

— Было бы хорошо, — с готовностью согласился боярин Димитрий Иванович. — Но... Кто способен такое учинить? И кому можно довериться? Кто не прельстится его речами?

— А Яшка Пыхачёв, — коротко ответил царь.

Боярин мысленно вскинул над собою руки. Такого он не предвидел. Быть может, пора на покой?

Именно Яшка Пыхачёв, убивший вчера матёрого медведя, не побоится какого-то человека. Он глуп, но ловок и силён до невероятия. Он не соблазнится ни на какие посулы. Потому что вся его родня сидит в царских темницах, а ещё — в монастырях.

— А ещё, — добавил царь с необычной для него в последнее время уверенностью, — нам следует отправить посланцев в Речь Посполитую к самым знатным панам, в первую очередь к великому гетману и канцлеру литовскому Льву Сапеге и к великому гетману и канцлеру Речи Посполитой Яну Замойскому. Надо убедить их, что это — самозванец. А пока что надо вызнать, кто бы это мог быть... А ещё, не дожидаясь ничего иного, послать верного человека в черкасские земли, чтобы отвадил он черкасских казаков от этого злодея.

Боярин слушал и удивлялся. Яшка Пыхачёв, убив вчера медведя, подействовал своим,поступком на царя. А царь теперь понимает, с кем ему следует бороться. Уже не с тенью, как чудилось прежде...

Завидев отца в сверкающем золотом гусарском убранстве, юная Анна всплеснула по-детски тонкими руками. Будто хотела вспорхнуть над Самбором и понестись птицею над густыми лесами, что его окружают, по-над быстрым Днестром. Так и залилась звонким смехом:

— Ой, диво дивное!

Болтушка Ефросиния поддержала сестру:

— Да, диво! Правду говоришь, я никогда не видела татуся в военном строе!

Они спорхнули с верхней галереи, окружили отца. А тут и молодые кавалеры подоспели — все в военных убранствах. Шум, хохот.

И только Марина посмотрела на отца по-взрослому. Как бы глазами своей старшей сестры Христины, недавно попросившейся в монастырь. И вроде бы какое-то ожидание мелькнуло в девичьих глазах — больших и удивительно красивых, как у её покойной матери Ядвиги, из дома Тарлов. Такие глаза у всех женщин из того славного рода.

Пан Мнишек махнул на дочерей рукою:

— Сороки-стрекотухи...

Им легко рассуждать: «Не видела», «Диво дивное!..» А не видела потому, что воеводе частенько просто некогда заниматься тем, чем следовало бы заниматься в первую очередь. И знали бы вы, сороки, как приходится ему вертеться: и войско содержи в порядке, и замки, и шляхту ублажай забавами, вроде балов да охоты, и за порядком в воеводстве присматривай. А вдобавок ты ещё и староста львовский, и подкоморий коронный, и управляющий королевской экономией в Самборе, то есть вот этим старинным королевским замком, сложенным из могучих камней. А одну Либерию прокормить, начиная от маршалка двора и заканчивая последним гостем, которого не знаешь даже как зовут и никогда, пожалуй, не увидишь больше, но который уже месяц-второй сидит у тебя во дворе, запамятовав, куда и зачем ему ехать, ест и пьёт за твой счёт, коней кормит, слуг... Ох-хо-хо!

Конечно, ни о чём подобном пан воевода не заикнулся вслух, а лишь улыбнулся дочерям. Да и не улыбнулся — засмеялся. Сын Станислав, староста саноцкий, очень похожий на отца, только в два раза тоньше, принял отцовский смех за чистую монету — расхохотался, как умеют хохотать беззаботные рыцари.

Смех одолевал всех молодых кавалеров. А что касается собравшейся Либерии и многочисленных гостей — все уже проснулись, умылись, главное — наелись и напились. Всем было весело.

Даже Климура счёл нужным заметить:

— Эх, пан воевода! Будет вам награда от короля!

Наверное, подумалось пану Мнишеку, Климура имеет в виду знаменитую победу под Каменцом, — известно. Но от короля нет никаких вестей касательно этого. Наоборот, одни напоминания о долгах. Впрочем, от весны ещё и не было возможности свидеться с королём. Так что придётся потерпеть. Но если бы что намечалось — двоюродный брат Бернард Мацеевский, кардинал и епископ Краковский, написал бы непременно... Ну да ничего. Зимою будет сейм. Будет встреча с королём. А там... Состоится разговор, как объединить буйных молодцов, черкасских казаков — под рукою московского царевича — Андрея Валигуры! Ха-ха... А пока что надо думать о деньгах.

Панна Марина, узнав, куда направляется отец, сказала сразу и решительно:

— И я хочу поглядеть на наше войско!

Сёстры дружно засмеялись. Да тоже спохватились, поразмышляв немножко. Столько молодых людей будет! Воинов. Столько женихов. Столько забав.

— И мы с тобою, Марина!

— И мы! Да-да!

Они, стрекотухи, правда, долго собираются. И то им не так, и это. Десятки нарядов переберут. Так что отец не мог дожидаться. Накинув бархатный плащ на сверкающие доспехи, он отправился в сопровождении сына Станислава. Дочери придут с кавалерами. А во главе всех кавалеров — князь Корецкий, недавно возвратившийся из чужих земель.

Климура сопровождал пана Мнишека до плаца. Он балагурил, забегая наперёд и стараясь глядеть патрону в глаза.

Плац был заново выровнен пленными татарами, пригнанными из-под Каменца после той знаменитой победы.

— Отправились по шерсть, а возвратились стрижеными, — съязвил Климура при виде согбенных татарских фигур. — Да и не возвратились, — добавил.

Играла музыка. Сверкали под солнцем трубы. Ржали кони. Тихохонько шумели вокруг леса.

Смотр войска вселил настоящую радость в сердце старого воеводы.

Молодые гусары, с лёгкими крыльями за плечами [10] Металлические крылья за спиной у гусар составляли часть их воинского снаряжения. , вступив на плац, умело выполняли любые команды. Они с такою скоростью промчались перед зрителями, что Марина, не проронив ни слова, ухватилась за руку отца и так и держала её, пока всадники не скрылись за лесом. А глаза её блестели, будто она сама скакала на коне.