Дмитрий Барчук - Две томские тайны

Такой пощёчины, такой обиды она, сделавшая из безродного сибирского татарчонка прогремевшего на весь Союз передовика труда, простить не смогла и тут же подала на развод. Развелись Гульнара и Наиль быстро, по обоюдному согласию. Она вернула свою девичью фамилию и стала снова Мансуровой.

Беда одна не ходит. С продажей дома в Узбекистане возникли проблемы, и родители попросили её срочно прилететь.

Шахтёрский городок Ангрен хоть и располагается на въезде в Ферганскую долину в самом сердце Узбекистана, но за всю свою советскую историю узбекским так и не стал. Почти половину его населения составляли русские, двадцать процентов — крымские татары, пятнадцать — турки-месхетинцы. Коренное население в городе исчислялось несколькими процентами. На угольном разрезе узбеки работать не хотели.

В Ангрене представительница советской номенклатуры всегда чувствовала себя как дома, по-хозяйски. Но уже по дороге из аэропорта Гульнара Акрамовна отметила произошедшие в республике перемены. За три часа езды на такси она увидела всего несколько славянских лиц. Татары и турки исчезли вовсе. Одни узбеки: грязные, плохо одетые, злые. Видимо, из дальних кишлаков.

А вот и родная улица в крымско-татарском частном секторе. Такси остановилось прямо у родительского дома в персиковом саду.

Калитка была открыта, но никто её не встретил. Гульнара рассчиталась с водителем и, закинув на плечо дорожную сумку, вошла во двор.

Отец лежал на песочной дорожке с проломленной головой. Дочь бросилась к нему, перевернула на спину и окаменела: всё его лицо было залито кровью, он не дышал.

— Мама! Мамочка! — по-русски во весь голос закричала дочь.

Из-за летней кухни послышался стон. Роза, цепляясь непослушными пальцами за край скамейки, пыталась подняться. Но сил не хватало.

— Слава богу! Жива! Кто сделал это?

— Узбеки… — тихо прошептала мать.

— Но почему?

— Не сошлись в цене с Акрамом за дом. Сказали, что возьмут бесплатно.

Усадив мать на скамейку, Гульнара забежала в прихожую вызвать «скорую помощь» и милицию. Схватила аптечку.

Во дворе её уже поджидали молодые узбеки с нехорошими улыбками и кусками арматуры. Они услышали крики и вернулись.

— А вот и наследница объявилась. Может, ты сама отпишешь нам дом по-хорошему.

— Не дождётесь! Щенки…

Она не успела прокричать ругательство. Тяжёлый железный прут опустился на её голову.

Избитую бабу Розу перевёз в Гурзуф старший внук из Томска Фарит. Этом же рейсом из Ташкента в Симферополь в багажном отсеке доставили гробы с телами Акрама и Гульнары.

Во время трагедии в Ангрене Наиль со своей поварихой трое суток дожидался задержанного рейса на Томск в московском аэропорту Домодедово. Денег у него не было даже на еду, не то что — на междугородние звонки.

После похорон деда и матери Фарит оставил ещё слабую бабушку в гурзуфской квартире на попечение младшего брата. Шестнадцатилетний Мурат наотрез отказался жить с отцом-предателем и взял фамилию крымского деда. Бабушка и внук оформили в собственность три квартиры, купленные Гульнарой в особняке Мансуровых, и стали сдавать их курортникам.

Что такое любовь? Её тайный механизм людям не ведом. Вот и Наиль, дожив до седых волос, думал, что отлюбил своё. А вот — нате, влюбился, как мальчишка. В теплоту и мягкость молодого женского тела, а ещё — в аромат шипящих на раскалённом масле чебуреков.

Фируза была моложе его на четырнадцать лет. В Гурзуф она переехала с мужем из Набережных Челнов. Казанских татар в советское время здесь охотно принимали на работу. Проводимая демографическая политика предусматривала восстановление численности татарского населения на полуострове за счёт приезжих татар, лояльных власти.

Муж Фирузы устроился сантехником в цэковский санаторий, но проработал недолго. Красивая курортная жизнь — дешёвое вино, доступные на отдыхе женщины — затянула мужика с головой. Он стал прогуливать, и его уволили. Себе на жизнь он зарабатывал на лодочной станции, катал отдыхающих на вёслах по живописным бухточкам. А на зиму нанимался сторожить какую-нибудь турбазу. О жене даже не вспоминал.

— Что, сынку, помогли тебе твои ляхи? — вопросом Тараса Бульбы встретил Вилен Рахматуллович блудного сына спустя четверть века.

Прославленный нефтяник стоял безмолвно перед стариком-отцом и мял в руках панаму от солнца.

— Вот, ата, познакомься! Это — Фируза, — представил женщину Наиль. — Мы хотим пожениться.

— Вернулись, с чего начинали, — буркнул пенсионер. — Твой старший сын тоже жениться надумал. Сразу на двух свадьбах и погуляем.

Наиль молчал, а отец продолжил кураж.

— По прежней жене — матери своих сыновей — траур держать не собираешься?

— С Гульнарой мы развелись. А Фируза беременна…

Зульфие надоело слышать ворчание мужа. По его интонации она поняла, что в глубине души старик рад возвращению Наиля. Да и новая невестка ему, похоже, понравилась. Хоть и молодая, но ведёт себя скромно, вперёд мужчины не лезет, закон чтит.

— Хватит, карт [64] Карт — старик ( татарск. ). , людей в сенях держать! Улым, проводи жену в спальню. Там свежая постель.

После жаркого Крыма Наиль не мог надышаться резким, настоянным на хвое сибирским воздухом. От избытка кислорода у него кружилась голова. А столько вопросов нужно было решать! И с трудоустройством, и с жильём. У стариков-родителей с новой семьёй не обоснуешься. Вдобавок прибавление скоро. УЗИ показало, будет сын.

Лида, жена Фарита, тоже носила мальчика. У молодых в семье достаток. Дипломированный историк неожиданно стал удачливым коммерсантом. Делал деньги из всего. Его жена, по образованию экономист, вела бухгалтерию семейного предприятия. От продажи квартиры в Стрежевом денег даже на мебель не хватило. Инфляция обесценивала все сбережения.

Бригадир буровиков, привыкший просто работать, не вписывался в рыночную экономику. В нефтедобывающее объединение его бы, конечно, приняли обратно. Но Наиль боялся возвращаться на север. На повторение прежних рекордов сил не осталось, а превращаться из легенды в обыкновенного работягу он не хотел.

Пробовал в Томске заняться бурением водяных скважин, но быстро прогорел. Водительских прав его лишили ещё в Крыму, и теперь он даже таксовать не мог. Два месяца проработал кондуктором на трамвае. Но зарплату там задерживали, да и пассажиры его узнавали, пришлось уволиться.

Вилену Рахматулловичу надоело смотреть на метания великовозрастного дитя, и однажды вечером он озвучил своё решение:

— Прошлого не вернёшь. А жить-то надо. Семью кормить. Я договорился, директор рынка ждёт тебя завтра в десять утра.