Дмитрий Барчук - Две томские тайны

Роскошный дом окружал волшебный сад. Гости катались на лодках по пруду, гуляли по песочным дорожкам акациевых аллей, через мост со статуями крылатых коней, отдыхали в увитых цветами беседках, слушали музыкантов на прозрачной эстраде, нависавшей над прудом, любовались диковинными орхидеями и пробовали в оранжереях созревавший инжир и виноград. А уж за столом шампанское лилось рекой в саженные бокалы, стоявшие на полу возле стульев. Экзотические кушанья подавали на фарфоровых тарелках с видами гороховского сада, изготовленных на собственном заводе миллионщика.

Хотя, по правде говоря, никакого фарфорового завода под Томском никогда и в помине не было. Это был очередной блеф хозяина усадьбы, как и картонные муляжи книг в библиотеке.

Философ Горохов умел пустить пыль публике в глаза, произвести впечатление. Кредиторы охотно давали ему в долг любые деньги. Ведь он платил высокие проценты.

Но в один прекрасный момент компания Горохова неожиданно разорилась, долгов по неоплаченным векселям богатейшего золотопромышленника Сибири осталось на целых два миллиона рублей.

Улицу Миллионную переименовали в Почтамтскую. Дом за долги забрало Томское общественное собрание. А сам Философ Александрович, измученный подагрой, вскоре тихо скончался в маленькой сторожке на краю своей некогда величественной усадьбы.

На исходе девятнадцатого столетия деревянный купеческий дом сгорел, и на его месте новые хозяева жизни возвели каменное здание Общественного собрания.

— А здесь, по рассказу абики, Карим-бай обнаружил вход в тоннель под Томью, — высказал догадку Наиль Виленович.

Обескураженный сын встряхнул головой.

— Ата, ты и впрямь думаешь, что это Горохов вырыл томское метро?

— Я не верю, что, добывая по тонне золота в год, он мог разориться на одних обедах. Видать, вкладывал деньги в какой-то грандиозный тайный проект. Почему бы не преподнести властям сюрприз, соединив Московский и Сибирский тракты тоннелем под рекой? Вполне, в его духе. Горохову не составляло труда перебросить с золотых приисков несколько бригад землекопов в губернский город и хорошо им заплатить, чтобы помалкивали. Но губернатор почему-то не оценил государственное значение проекта, потребовав вернуть презренный металл кредиторам. И сдулся томский герцог!

Артур оценил отцовскую догадку, но меркантильное сознание современного молодого человека, выросшего при рыночной экономике, отказывалось её принимать.

— Зачем, скажи, рыть многокилометровый тоннель до Лагерного сада, когда через Татарскую слободу до реки рукой подать? Неувязочка!

Отец азартно потёр ладони.

— Я тоже долго не мог понять. Пока не прочитал статью твоего брата о первых томских сталеварах. Сразу после основания острога рудознатец Фёдор Еремеев нашёл на берегу Томи в районе нынешнего Лагерного сада выход железной руды на поверхность. Пробная плавка показала высокое качество томского железа. Оно ни в чём не уступало шведскому. Из него отливали пищали и ядра для казачьей крепости на Воскресенской горе. Но береговые залежи руды быстро истощились, рудный пласт уходил под реку. Вскоре Демидовы открыли богатые месторождения железа на Урале, и о томском руднике в Москве забыли. Но для местных нужд железо понемногу продолжали плавить. Горохов от кого-то узнал про заброшенную шахту и доделал начатую первыми рудознатцами работу.

К такому умозаключению пришёл разработчик нефтяных выходов, изучая под старость лет подземелья родного города. Ещё он понял, что обустройство «томского метро» закончили в начале XX века сибирские капиталисты. Застройка центральной улицы многоэтажными каменными зданиями Общественного собрания, Управления Сибирской железной дороги, Императорского Университета и Технологического института потребовала укрепления склона оврага, ведущего к реке, капитальной дренажной штольней.

Кроме отвода подземных и вешних вод она в случае чрезвычайных ситуаций могла стать и путём для эвакуации богатых граждан. После черносотенного погрома во время революции 1905 года в городе скрытно обустроили ещё несколько «мелиоративных» шахт, поменьше. На такую «дренажную систему» местные богатеи денег не жалели.

Наиль Виленович положил в ящик письменного стола последнюю папку и закрыл его на ключ.

— Поздравляю с окончанием расследования, улым! Больше в этом мире тайн для меня не осталось.

Фируза обычно не входила в кабинет без стука. Если мужчины закрылись, им мешать не надо. Но тут резко распахнула дверь и вбежала в святую мужскую обитель в застиранном халате. Лицо белое, как мел, а глаза испуганные, большие и страшные.

— Там… там… там… — она жадно хватала воздух ртом, но не могла произнести главного. — Там Фарит…

— Что с ним? — прошептал отец и ухватился за грудь.

Реакция мужа заставила Фирузу успокоиться и взять себя в руки.

— Фарит… пришёл.

Наиль Виленович обмяк и обессиленный опустился в кресло:

— Хвала Всевышнему! Что же ты меня так пугаешь, карчык [70] Карчык — старуха ( татарск. ). ? Ну, зови-зови блудного сына. Вспомнил-таки атая, вернулся.

Вид Фарита не сулил положительных эмоций, и у старика снова заныло сердце.

— Зачем пожаловал? — сухо спросил он.

— У Мурата несчастье. Арсен тяжело ранен. Ему оторвало обе ноги, он в критическом состоянии.

Фируза быстро сунула таблетку валидола в рот мужу под язык.

— Как это случилось? — еле слышно прошептал Наиль.

— Попал под бомбёжку в Сирии.

— А что он там делал?

Фарит собрался духом и резко ответил:

— Воевал в ИГИЛ.

Отец откинул голову на спинку кресла. Не хватало воздуха. Жена расстегнула ему ворот рубашки.

— Аллах Всемогущий, зачем тебе мой внук? В сурах Корана ничего не сказано, чтобы дети умирали за веру. Бог — это любовь, а любовь — это жизнь. Не — смерть, а жизнь! Понимаешь, жизнь!

Во рту пересохло, и он выпил воды.

— Даже учение пророка переврали! Где сейчас Арсен?

— В госпитале, в Стамбуле. Мурат у него.

Наиль Виленович покачал головой и сказал старшему сыну:

— Набери мне Мурата.

Фарит вытащил из кармана пиджака смартфон, ткнул несколько раз по дисплею и, услышав длинные гудки, передал гаджет отцу.

— Здравствуй, улым! Четверть века не говорили, — стариковский голос дрожал так сильно, что казалось, стеклянные дверцы в книжных шкафах позвякивали вместе с ним. — Мне очень жаль…

Дальше он только слушал. Отповедь Мурата была такой гневной, что телефон сжигал слушателю всю ушную раковину. Рука отца опускалась всё ниже и ниже, пока совсем не легла на столешницу. Речь из Стамбула слышали все в кабинете: Фарит, Артур, Фируза и, естественно, Наиль.

— Это ваш русский лётчик сбросил бомбу на моего мальчика. Твоя проклятая империя никак не угомонится. Сколько ещё потребуется человеческих жизней, чтобы насытить ваш кровавый голод?! Будьте вы прокляты!