Георгий Блюмин - Юность Татищева

— Дивишься на письмена сии? — Голос Никиты Алексеевича раздался рядом, он спускался по тропе, кафтан расстегнут, лицо оживлено встречей с семьей. — По сказаниям обывателей здешних, которые разно рассказывают, но более верю, которые представляют тако: поспешал чрез Боредки отряд псковичей к московскому князю Дмитрию Ивановичу, Донским прозванному. Имели они краткий тут отдых, и один ополченец — славный псковский мастер Кирилл, что незадолго Троицкий храм во Пскове возвел, вырезал на камне сем время, вовек для России памятное, коли побил Дмитрий-князь Мамаеву орду на Куликовом поле. Те, кто вернулись из великого сего похода и померли от ран, схоронены на погосте, что за рекою зришь.

— Здорова ли хозяйка, как дети? — Орндорф отер лицо платком, на длинных волосах блестели капли воды.

— Дети спят уж, а Фетинья Андреевна зело увидать тебя желала, так что, отдохнув, поутру приходи тотчас в дом.

Вошли во флигель. Большая русская печь была протоплена поутру и теперь еще излучала тепло. От этого в комнатах было сухо и уютно. Комнат было всего две. В первой стоял на столе стеклянный граненый флакон с орешковыми чернилами, ящик с красками, в беспорядке раскиданы всюду гусиные перья. В углу, на сундуке, аккуратными стопами сложены книги. Стены увешаны были ландкартами польскими, немецкими, шведскими, голландскими. Между прочими внимание привлекала большая карта Руси начала века, изданная Герритсом в 1613 году в Амстердаме, а при ней — план Москвы, каким он был рисован сыном Бориса Годунова Федором Борисовичем. Тут же был и план трех московских градов, прилегающих к Кремлю, срисованный дедом Никиты Алексеевича с прежнего чертежа, и надпись: «Великому государю, царю и великому князю Алексею Михайловичу божьей милостью самодержцу всея Руси, Владимирскому, Московскому, Новгородскому; царю Казанскому, царю Астраханскому, царю Сибирскому; государю Псковскому; великому князю Смоленскому, Иверскому, Угорскому, Пермскому, Вятскому, Болгарскому; также государю и великому князю Новгорода Нижних земель, Черниговскому, Рязанскому, Полоцкому, Ростовскому, Ярославскому, Белозерскому, Угорскому, Обдорскому, Кондинскому и всей северной области властителю; государю земель Иверских, Карталинских и Грузинских царств и земель Кабардинских, Черкасских горских княжеств и многих областей Государю и Управителю. Три московских града, к крепости прилежащие, каковыми они были при благоденственном правлении блаженной памяти великого государя, царя и великого князя Бориса Федоровича всея Руси, расположены и измерены».

Подошли и к карте Великого княжества Литовского, каким было оно два с половиною века назад. Тогда воинственные литовские князья вышли на юге к Черному морю, а на западе захватили русские земли вплоть до Можайска. Города Гродно, Брест, Слуцк, Житомир получили Магдебургское право. Под власть Литвы попала Смоленская земля, Ржев и Торопец. И только Псков могучим и неприступным островом от Невы-реки и до Великих Лук выделялся на этой карте, заносчиво нарисованной в Каунасе. Псков, никогда не сломленный и не покоренный остров русской земли.

Утром учитель церемонно представился хозяйке поместья. Фетинья Андреевна, еще бледная после болезни, с красивым и приветливым лицом, окруженным белоснежным платом, приятно, по-московски, беседовала с гостем. Иван, немного подичившись, пошел учителю на руки и вскоре уже не отставал от него ни на шаг. Даже крошечный Василий потянул из колыбельки пухлые ручонки и заулыбался, когда учитель поиграл перстами над его личиком. Нянька засуетилась, поправила пеленку, пригладила редкие каштановые волоски над большим челом младенца: «Великий человек будет, помяните мое слово…»

После завтрака обошли все именье, заглянули в сарай, где хранил Никита Алексеевич еще из Тулы привезенные мортирки да пищали малые. Был он великий знаток артиллерии, особенно уважительно отзывался об этом роде войск, покуда слабо развитом в России. Отлично рисовал и чертежи делать умел, особливо по части крепостей и фортификации. Тут Орндорф, придирчиво оглядевший чертеж, не смог даже сделать замечаний: все было точно и каллиграфично, с высоким искусством сделано. Царь Федор Алексеевич, умерший лишь двадцати лет отроду, успел привить стольнику своему любовь к виршам (Никита Алексеевич хранил книгу стихов Овидия Назона, на латыни изданную в Гамбурге, — подарок молодого царя), пристрастие к лошадям и артиллерийскому делу. Были при столе государевом два искусных пушечных мастера из Мекленбурга — Лука и Христиан, после смерти царя невежеством боярским изгнанные. От них многому выучился Никита Алексеевич, и книги те немецкие хранил и всюду с собою возил.

За два часа до обеда пришел в Боредки дьяк Никон из заречной церкви, поклонился Татищеву, на Орндорфа не поглядел даже, но Никита Алексеевич руки им соединил, сказал: «Вместе вам трудиться, ибо иметь желаю историю рода своего». В той же горнице, во флигеле, усадил обоих за стол, положил стопу бумаги, перья, начал диктовать. Дьяк старательно выписывал русские буквы, Орндорф, часто задумываясь, быстро записывал диктуемое по-латыни.

«Род Татищевых начало ведет от князя Святослава Смоленского, природного Рюриковича, от сына его князя Глеба Святославича и внука Дмитрия Глебовича. У князя Дмитрия Глебовича — второй сын княж Иван Шах».

«У Ивана Шаха четыре сына было: Юрья, Федор, Семен и Дмитрий Соломерские. От Юрьи Соломерского и пошел наш род. Сын его, Василий Юрьевич, родился в конце XIV века, послан был наместником в Новгород великим князем Московским Василием Дмитриевичем. Не понравился Василий Юрьевич новгородцам, и прозвали они его Татищем, значит — большим разбойником. Тако гласит преданье. Отселе фамилия Татищев пошла. Другое преданье иначе толкует. Когда шел князь литовский на Псков, порешили псковичи выставить на псковской дороге дружину в тыщу человек. Собралось девять сот воинов. И тут Василий Юрьевич привел сотню вооруженных своих людей на подмогу, до тыщи. И стал после этого писаться Дотыщев, а потом — Татищев.

Но уму и сердцу моему ближе третье преданье, его почитаю справедливейшим: был учинен новгородцами заговор против великого князя Московского, но Василий Юрьевич разрушил замышление и был прозван Татьищем, значит — разыскавшим разбойников».

«От Василья Татищева — две ветви древа родословного идут, от сынов его — Федора меньшого и Федора большого, от коего Татищевы московские и псковские пошли. В книге 1573 года кому государь царь и великий князь Иван Васильевич пометил давать жалование, в том числе Афанасью да Ивану Ивановым детям Татищевым по 15-ти рублев».

«Михайло Игнатьевич Татищев пал жертвою неправедной в Смутное время. Вместе с Василием Шуйским, Голицыным и иными был во главе заговора супротив Лжедмитрия Первого и убил Басманова, защищавшего вход во дворец. При царе Василии Шуйском был воеводою в Новгороде. Новгородцы заподозрили Михайлу Игнатьевича в измене Шуйскому, был он выдан Скопиным толпе и растерзан в 1609 году».