Маргита Фигули - Вавилон [litres]

– Меня зовут Дебора, господин, я буду служить тебе, как ни одна из женщин.

Она распахнула одежду и с притворным смущением обнажила грудь.

– Посмотри, господин, я красива.

Набусардар успел заметить только, как блеснуло ожерелье из пластинок желтой меди у нее на шее, и отвернулся.

Но у его телохранителя при взгляде на девушку загорелись глаза.

– Возьми ее с собой, Непобедимый. Когда мы раскинем ночью шатры, с ней будет веселее.

– Делай что хочешь, – пробормотал Набусардар.

Солдаты оттеснили толпу к самому каналу. Многие евреи убежали в деревню, и Набусардар приказал собираться.

Отряд построился, и они тронулись в обратный путь во главе с Набусардаром, его телохранителем и четырьмя военачальниками. Халдеи устремились за ними стадом саранчи. Лужайка, где евреи совершали молебствия, опустела.

Там остался только жертвенник, на котором лежал умирающий проповедник. Возле него в безысходном горе стояла на коленях мать. В ее объятиях он и умер.

Веревки пропитались кровью. Рубцы вздулись и стали толщиной с веревки, которыми он был обвязан. На груди пересекались сине-красные кровавые полосы. С разбитого лица в высокое небо глядели мертвые, мутные глаза. В уголках искаженного мукой рта показалась розовая пена, голова безжизненно свесилась с камня. Он не слышал уже, как дрожит земля под копытами удалявшихся коней. Не чувствовал и слабого веяния ветерка, прилетевшего издалека остудить воспаленное тело мученика.

С его последним вздохом солнце скрылось за горизонтом, и окрестности канала Хебар погрузились в темноту.

Отряд Набусардара остановился под открытым небом.

Стояла тихая, безветренная ночь. Где-то поблизости ворковали голуби.

Меднокудрую еврейку Дебору четыре военачальника зазвали в свой шатер. При свете луны и звезд они развлекались с ней и пили крепкие вина. Все четверо были приятно удивлены, что она охотно удовлетворяла все их желания, как покорнейшая из рабынь. Она все больше нравилась им, и они не могли досыта утолить свою страсть.

Однако утром никто не вышел из этого шатра на зов трубы. Когда же заглянули внутрь, то нашли всех четверых мертвыми. Дебора отравила их и покончила с собой. Она лежала между ними с кинжалом в груди.

Набусардар был потрясен вестью, он отказывался верить, внушая себе, что все это ему только снится. Он вошел в шатер и остолбенел при виде открывшейся картины. Среди раскиданных кубков, в лужах пролитого вина лежали трупы. У двоих лица были обезображены судорогами, третий упал лицом вниз, четвертый скорчился от боли.

На дорогом ковре, залитом кровью, лежала Дебора с кинжалом в сердце.

Набусардар встряхнул головой, все еще не веря в реальность случившегося.

Казалось, Дебора наблюдала за ним из-под полуопущенных ресниц. Он не выдержал ее взгляда и велел закрыть ей лицо. Солдат оторвал лоскут от ее юбки и набросил на глаза и лоб. Нижняя часть лица осталась открытой. Набусардар не мог отвести взгляда от ее рта. Ему почудилось, будто губы Деборы шевельнулись и до него донесся ее шепот:

«Ты удивлен, господин, отчего же? Око за око, зуб за зуб».

Он продолжал смотреть на нее, и снова ему показалось, что на губах ее мелькнула ироническая улыбка.

«Так и доложи своему царю в Вавилоне!»

В ее голосе он почувствовал привкус горечи, как в голосе дочери Гамадана. И кудри ее снова напомнили ему темноватый оттенок медных волос Нанаи.

Его поразила обдуманная жестокость ее поступка. С трудом овладев собой, он сказал:

– Выройте для них могилы и воздайте им почести. А ее оставьте птицам.

Неверным шагом он вышел из шатра.

Когда они покидали место стоянки, Набусардар бросил последний взгляд на мертвое тело Деборы. Она лежала на пригорке, руки ее обвисли. Эти руки сыпали яд в вино военачальникам, этими руками она отняла у него четверых верных сподвижников. Дорого заплатил он за смерть старца и проповедника. Набусардар скрипнул зубами и пришпорил коня.

Отряд помчался следом.

К вечеру они достигли Вавилона.

В юго-западной его части валил дым. Издали трудно было разобрать, что горит. Когда же подъехали ближе, вид на город закрыли крепостные стены. До них доносились лишь шум и вопли.

У главных ворот деревенская девушка в холщовом платье и ветхих сандалиях упрашивала стражников пропустить ее в Вавилон. Солдаты караула и слушать ее не хотели, потому что у нее не было письменного свидетельства деревенских властей.

Заметив военный отряд, девушка решила подождать его, надеясь обмануть бдительность стражи и проскользнуть в город вместе с солдатами.

Теперь впереди отряда скакал военачальник с несколькими солдатами, затем Набусардар с телохранителем. Следом – остальные.

Возглавляющий кавалькаду военачальник обратил внимание на препирательства девушки со стражниками и поинтересовался, что случилось.

– Да вот, – объяснил солдат, – хочет без свидетельства попасть в город.

– Меня никто не предупреждал, что надо взять его с собой, я ничего не знала о боях в Вавилоне.

– А бои еще продолжаются? – прервал ее военачальник.

– Не знаю, господин, – ответила она, – хотя я здесь уже не один час. Никого не пропускают ни в город, ни из города, так что и узнать ничего нельзя. Но я все равно не уйду, пока не добьюсь того, что мне надо.

– А чего тебе надо?

– У меня есть важное сообщение для непобедимого Набусардара.

Она пошла на хитрость, сделав вид, будто речь идет о военных сведениях.

– Для непобедимого Набусардара? – изумился он.

– Да, господин, а городская стража не верит мне и требует свидетельства от общины.

– Кто поручил тебе доставить сообщение?

– Я могу сказать это только Непобедимому.

– Если дело не терпит и ты говоришь правду, то я помогу тебе свидеться с Набусардаром хоть сейчас. Гляди, вон он на коне со своим отрядом.

– О господин, – прошептала она, с испугу потеряв дар речи.

В эту минуту она была как паутинка, подхваченная порывом ветра. Как утлый челн во власти опустошительного урагана.

Наконец-то близок берег, долгожданный берег после долгого плавания. Неизвестно только, встретит ли он морских скитальцев спасительным светом или они разобьются о пустынные мрачные скалы.

Военачальник галопом помчался к Набусардару, и тот пожелал немедленно видеть женщину, едва лишь услышал, что волосы у нее того же красноватого оттенка, как у еврейки Деборы. Его кольнуло предчувствие, что это может быть дочь Гамадана. Он невольно потянулся к своему колчану, где хранил, как талисман, глиняную табличку Нанаи с изображением бога в образе священного быка.

Он издали узнал ее.

Нанаи в великом смущении сперва увидела только украшенные золотом поводья. Потом сверкающую белизну жемчуга в гриве коня. Потом сноп лучей от брильянтов на рукояти меча. Наконец фамильный герб Набусардара на массивном перстне. Медленно скользил ее робкий взгляд с перстня вверх по руке от запястья до плеча. Потом перебрался на шею и наконец упал на лицо. Боже, это лицо гонца, которому она поверяла тайны своего сердца! То же самое лицо было у посланца, арестовавшего Устигу. Выходит, это был вовсе не посланец, а сам Набусардар?