Стивен Прессфилд - Солдаты Александра. Дорога сражений

Александр улыбается. Стройный, подтянутый, гладко выбритый, он выглядит ошеломляюще молодым.

— Друзья! — читаем мы по его губам, поскольку звуки слов, разумеется, тонут в шуме всеобщего ликования. — Друзья, ну, пожалуйста, успокойтесь…

Когда рев стихает, Александр приветствует нас и сообщает, что мы уже не новобранцы, а полноправные солдаты действующей в сложных условиях армии. С момента прибытия в Артакоану нам будет начисляться боевая надбавка, все наши путевые расходы незамедлительно возместят.

Дальше мне, как и остальным, представляется случай воочию убедиться в правдивости людской молвы. Тут уже многие говорили, но я не очень-то верил, что Александр знает в лицо всех солдат. Всех до единого. Так оно и выходит. Ну, новички в этом деле, конечно, не в счет, но ветеранов из первой шеренги царь и впрямь безошибочно окликает по именам, а знакомясь с молодыми ребятами, тут же припоминает, кто из их родичей служит или служил у него, и, широко улыбаясь, призывает всех нас всегда и во всем равняться на своих уже овеянных воинской славой отцов и старших братьев.

— Поверьте мне, шансов проявить свою доблесть впереди еще много. Жарких сражений хватит на каждого… и добычи тоже!

Дав улечься новой вспышке восторга, Александр кратко обрисовывает ход нынешней кампании и очерчивает план предстоящих боевых операций. По его словам, масштабные действия как таковые близятся к завершению и все, что нам останется после них, — это преследовать уже разбитого, отступающего врага и охотиться за отдельными пытающимися скрыться вождями. Он обещает, что уже к осени мы покинем эту страну и двинемся в Индию, где нас ждут такие сказочные богатства, что перед ними померкнут даже сокровища завоеванной Персии.

— Однако, — добавляет Александр, — хотя все в основном уже сделано, пока противник, даже столь дикий и малоразвитый, не прекратил сопротивления, недооценивать его нельзя. Это было бы непростительной глупостью.

Тут лицо его суровеет. Он шагает к краю помоста, с которого, надо думать, в базарное время продувные распорядители с большой выгодой для себя ведут куплю-продажу пригоняемых со всех концов Азии лошадей, и, подавшись вперед, чтобы нам было получше слышно, принимается пояснять свою мысль.

— Друзья, хотя ваше пребывание на афганской земле пока еще нельзя назвать долгим, вы, конечно же, не могли не заметить, что мы ведем здесь войну, весьма отличающуюся от тех войн, о каких вы слышали дома. Может быть, некоторые из вас даже несколько разочарованы этим. Уж больно все вокруг не походит на триумфальный путь к воинской славе, по которому, никуда не сворачивая, мечтает твердой поступью двигаться любой солдат. Я отношусь к этому с пониманием, но и вы со своей стороны должны раз и навсегда уяснить для себя одну вещь. То, что здесь происходит, — это тоже война, и действия, предпринимаемые нами, оправданы стратегической необходимостью, а потому они так же законны, как и любые другие военные меры. Да, они сильно отличаются от привычных, но и сам этот край не похож на другие края, он населен племенами с особенным нравом, и склонять их к покорности мы должны отнюдь не теми способами, которые нам с вами по душе, а только теми, которые приведут нас к успеху.

Здешние воины, в отличие от всех тех, с какими нам приходилось сражаться раньше, никогда не сойдутся с нами грудь в грудь в решающих битвах. Честный бой не для них. Завидев наш развернутый строй, они трусливо бегут, зато при каждом удобном случае норовят завлечь нас в ловушки, разят, кого могут достать, из засад, налетают, как вихрь, из ночной темноты и, нанеся нам урон, исчезают.

Слову местных вождей верить нельзя, клятвам тоже. Чуть зазеваешься или расслабишься, тут же получишь коварный удар. Они бьют в спину, без колебаний нарушая даже самые выгодные для них соглашения. Таких примеров не счесть. Неспособные одолеть нас в открытом бою, эти люди тем не менее не признают себя побежденными, а удирают и вновь возвращаются, чтобы язвить нас опять и опять.

Надо признать, ими движет похвальное чувство — ненависть к хлынувшим в их страну чужакам. Они ненавидят нас с той же упрямой стойкостью, с какой еще издревле привыкли переносить любые лишения и невзгоды.

Но действия этих людей отнюдь не похвальны. Все они жаждут нещадно уничтожать нас — даже старики, женщины и мальчишки. Но не открыто, как это подобает солдатам. Нет, они нападают исподтишка, стараются усыпить нашу бдительность показным миролюбием, иногда даже просят помощи, а когда мы оказываем ее, убивают. И это еще в лучшем случае. Думаю, все вы знаете, как тут обходятся с теми, кого захватывают живьем.

При всем при том никто не может обвинить меня, что я пришел сюда с намерением ограбить и разорить этот край. Нет, я все еще как-то пытаюсь договориться с главарями разбойничьих шаек, в какие сейчас превратились все местные племена. Я делаю им самые великодушные предложения, приемлемые для обеих сторон. Жестокое нескончаемое кровопролитие нравится мне не больше, чем вам, и я был бы рад, если бы мне удалось превратить здешних туземцев в надежных и верных союзников македонцев. Будь у меня к тому хоть малейшие шансы, я бы с радостью ухватился за них, но, увы, мне в этом смысле вообще не на что опереться. Противник не оставляет мне выбора, он не ищет союза, он хочет нам навязать и навязывает ни на что не похожую, изматывающую, изнурительную войну. Тактика его всем предельно понятна. Что ж, раз у нас нет иного выхода, мы приспособимся к ней.

Далее Александр заговаривает о великом значении армейской сплоченности, зиждящейся на глубокой внутренней убежденности каждого из солдат в правоте своих действий. Победить нас противнику невозможно: наше военное превосходство бесспорно. Однако своим коварством, свирепостью и упорством наш сегодняшний враг вполне способен смутить нас, поколебать наш дух и тем самым не дать нам сломить себя окончательно. Так что всемерное укрепление воли к победе становится сейчас чуть ли не главной из наших задач.

— Помните, друзья мои, все, с чем вы уже успели соприкоснуться: затяжные погони, нескончаемые прочесывания труднодоступных и мрачных районов, захват сел, возня с толпами пленных, выколачивание нужных сведений из так называемого мирного населения, — все это меры вынужденные и нам не свойственные, но без них нельзя выиграть эту войну. А уж коли нельзя, то вы, как солдаты, обязаны беспрекословно участвовать в таких рейдах, выполняя свой воинский долг. Боги свидетели, я хорошо понимаю, что все вы стремились гордо и храбро шагать по стопам своих братьев и своих отцов в надежде, так же как и они, покрыть себя неувядаемой славой, а потому вас, конечно, обескуражило реальное положение дел. Трудностей, жестокостей, крови — хоть отбавляй, а вот блеска, торжественности и возможностей проявить свою доблесть не так уж много. Повторяю — я это понимаю, а потому не хочу никого принуждать следовать за мной дальше. Более того, я не хочу, чтобы вы принимали решение прямо сейчас, в строю, в моем присутствии и перед лицом своих товарищей. Ибо ваш выбор не будет свободным. Всеобщее воодушевление — прекрасное состояние, однако оно, подобно стремительному течению какой-либо горной афганской реки, способно увлечь некоторых из вас совсем не туда, куда их манят разум и сердце.