Георгий Гулиа - Викинг. Ганнибал, сын Гамилькара. Рембрандт

Ганнибал сдержал свое обещание: он распустил иберийцев по домам, взяв с них слово вовремя явиться в свои палатки. Он быстро собрался и выехал в Гадес, чтобы принести великую клятву великим богам…

— Рутта, — сказал Бармокар, — вот я. Пришел.

Молодая женщина вскинула глаза и вдруг удивилась: как, жив и невредим? А ведь пронесся слух… Слава богам, жив, здоров!

— Это я, — бормочет пращник.

— Еще один шрам?

Рутта встала из-за стола, подошла к солдату. Провела пальцами по его щекам. А он стоял, готовый расплакаться от радости.

— Да, — сказал он. — Один сагунтец бросился на меня из-за угла. Я едва увернулся. Если бы не успел — голова моя покатилась бы на землю.

— И тебя не было бы здесь, возле меня.

— Да, не было бы.

— Шрам очень грубый. Плохой был врачеватель…

— Нет, слишком тяжел оказался меч. И рука — тоже. Я сам подставил щеку.

— Бедненький мой, — пожалела Бармокара Рутта, не переставая поглаживать рубец. Она приподнялась на цыпочки, дотянулась до его уха. Что-то прошептала, похихикивая…

— Цел? — спросила она.

Он покраснел густо-густо, точно роза в саду богатого хозяина. Она чмокнула его в губы.

— Спасибо им, что главное оставили…

— Ты глупости болтаешь.

Рутта расхохоталась.

— Уйдем из этой харчевни, — сказала она.

— Куда?

Она взяла его за руку и потащила за собой. Он немного сопротивлялся. Ему было неудобно, что его ведет легкомысленная девица, словно быка, на виду у многих бездельников.

— Да иди же, — приказывала Рутта. — Ты будешь очень доволен.

— Куда тянешь? — выдавил он.

— Позабыл дорожку ко мне?

«Так это совсем недалеко отсюда», — подумал пращник. А вслух сказал:

— Рутта, я хотел бы купить вина…

— У меня его полно.

— Может, хлеба?

— Все есть. Все!

Она была столь нетерпелива, что он смутился. «Она похищает меня», — сказал он про себя.

— Похищаешь, Рутта…

— Разумеется. С вами только так и надо поступать.

Он окончательно смирился и пошел рядом с ней.

— Как ты тут жила? Скучала?

— Нет, — призналась она чистосердечно.

Он покосился на нее. Что она, совсем дура? Неужели не может соврать? Так он и сказал.

— Не могу. И к чему? Я живу сама по себе. И никому не обязана. Что, не нравлюсь? — Она остановилась перед ним, подбоченилась и немного повертела бедрами.

Пращник не знал, как вести себя.

— Спрашиваю: не нравлюсь?

Он моргал глазами, как провинившийся ребенок. А она начинала сердиться:

— Что у тебя, язык запал?

— Пожалуй…

— Ты можешь сказать хоть что-нибудь?

— Не знаю.

— Все вы, мужчины, на один покрой: уж очень дубоваты. Я вас знаю как облупленных.

Она капризно отвернулась от него и пошла прочь, а он бросился за ней. «Эти иберийки словно огонь, — думал Бармокар. — Наши женщины слишком рассудительны, а эти точно пламя бушующее».

Она привела-таки его домой. Скинула с себя легкое, просторное платье и осталась полунагая. Прекрасная, как и прежде. Он залюбовался ею, стоя на самом пороге неказистой хижины, в которой летом жарко, а зимою холодно.

— Входи же! — приказала она. Налила в глиняную чашу красного вина и поднесла ему. Он с удовольствием выпил до дна и вернул ей чашу. Она как кошка прыгнула Бармокару на грудь, обхватив его могучую шею тонкими, но сильными руками. И, запрокинув голову, медленно стала сползать вниз и прочно задержалась у бедер. Чтобы удержать, он обхватил ее за талию. «Она гибка, как лоза», — подумал он.

— Так будем торчать? — спросила она, задыхаясь.

Он не знал, что сказать.

— Я хочу так, — капризно сказала Рутта, почему-то вдруг охрипнув.

Солдат, кажется, кое-что уразумел. Она помогала ему делать то, что ей хотелось.

— Сними свой дурацкий пояс, — велела она.

— А как?

— Очень просто.

Он попытался было, но Рутта чересчур прочно обвивала его ногами. Но и тут она пришла на помощь.

— Я так и думала, — говорила она, словно в забытьи. — Ты готов вполне… Так не теряй же времени… Любовь не ждет… Ну же…

… Потом она угощала его иберийскими маслинами, лепешкой собственного приготовления и острой подливой к заячьему мясу, которое она тоже мастерски изжарила на угольях.

Он ел и любовался ею. «Не женщина, — говорил он себе, — а огонь… Может, взять ее в жены?»

— Ты ждешь мужа, Рутта?

Она удивилась.

— Кто тебе сказал?

— Я сам…

— У меня мужей столько, сколько пожелаю.

Он перестал жевать. Ее слова обидели. Ну как это можно — «сколько пожелаю»? Рутта тотчас же подметила, что ему неприятно слышать насчет мужей, перевела разговор.

— Ты очень сильный, — польстила она.

Он молчал, уткнувшись носом в маслины.

— Правда, сильный. Но ты не умеешь пользоваться своей силой. Я должна тебя поучить.

— Зачем?

— Чтобы лучше любилось.

— Разве я что-нибудь не так? — пробормотал Бармокар.

— Нет, все так, — живо откликнулась Рутта. — Но ты очень сильный, понимаешь?

— Нет. — Он невольно взглянул на свои плечи — левое и правое, на туго сжатые кулаки.

Рутта залилась переливчатым смехом. О боги, как красиво она смеялась: и зубки белые — напоказ, и шея тонкая — напоказ, и веселый смех — для услаждения слуха.

— Не туда смотришь, — проговорила она, заливаясь хохотом.

Он непонимающе уставился на нее.

— Ну, где у мужчины сила?

Он выставил кулаки.

А она все хохотала. Ей доставляло удовольствие смущать его.

— Я научу, как надо любить. По-настоящему. И про силу расскажу такое, что от тех слов поумнеешь и своих любовниц будешь с ума сводить.

— Бесстыжая, — повторял он, обнимая ее.

Утром он попрощался с нею. Рутта сладко позевывала, от удовольствия поглаживала себя ладонями.

Он подпоясался, выпил вина. Она спросила беззаботно:

— Ты уходишь надолго?

— Нет. Может, до вечера.

— А я ведь буду скучать.

Он выглянул в маленькое круглое окно, занавешенное какой-то дерюгой: сияло яркое солнце, голубело небо.

— Хороший день, — сказал он.

— А ты на войну собираешься. — Рутта снова зевнула.

Бармокар посмотрел на нее, нежившуюся в постели, выглянул снова в окно. Одно лучше другого: что девушка, что день. В самом деле, при чем здесь война, когда лучшая из войн объявлена Руттой? Дайте, боги, выдержать ее натиск!

Он присел на скамью. Задумался. Снова выглянул в окошко.

— И надолго ты собираешься в поход?

— Кто его знает?

— А все-таки?

— Это же Рим, милая Рутта. До него далеко. Но ведь добраться все-таки надо. И воевать под его стенами надо.

Рутта посерьезнела.

— Значит, не скоро увидимся…

— Почему же, Рутта?

— Если вообще увидимся… Были у меня поклонники. Замуж за них собиралась. Один на дне. Где-то возле Балеар. Другой на берегу Ибера закопан. Третий где-то в Пиренеях пропал…