Георгий Гулиа - Викинг. Ганнибал, сын Гамилькара. Рембрандт

Ганнибал без устали говорил на сходках — перед тяжеловооруженными, пращниками, всадниками, погонщиками слонов, обозниками. Командующий не щадил ни сил своих, ни слов. Пусть все берут пример с него: он вместе со всеми, он дышит со всеми одним воздухом, ест одну пищу, спит на одной земле, пьет одну и ту же воду!..

Воины понимали, что хода назад не будет. Есть одна возможность, чтобы сохранить свою жизнь: идти вперед и бить врага, одолеть его в мрачном городе Риме. Только разрушив римские стены, солдаты Карфагена могут считать себя настоящими победителями…

Гано Гэд слушал речь командующего, и душа пращника ликовала. Да, ему крайне необходимо золото, много золота! Он-то найдет ему достойное применение!

Бармокар понял одно: надо держаться вместе. Тот, кто отойдет в сторону — хотя бы на шаг! — погибнет.

Ахилл, хитроумный грек, немножко помрачнел, когда полил дождь, а потом пошел снег. В долине Исавра было лучше. Правда, Ганнибалу удалось снабдить войско новым оружием, запастись теплой одеждой и пищей. Искусные проводники честно исполняли свой долг, указывая наилучшую в этих горах дорогу.

Однако многие сильно приуныли, когда четверо суток непрерывно валил снег. Что ни шаг, то вопрос: что за крутым подъемом или спуском, что за ближайшей скалой? Только милость великих богов, их благоволение могут спасти человека в этих горах, которые скорее напоминают подземное царство.

Осенняя погода в горах уготовила Ганнибалову войску плохой прием. Но это не удивительно — погода от богов. А вот местные жители, которые дали слово держаться в стороне, — вдруг оскалились. Они бросали сверху каменные глыбы, кидали дроты, часто затевали рукопашную. Хорош был бы Ганнибал, если бы на мгновение поверил в благородство диких альпийских галлов. Командующий на всякий случай укрепил арьергард и находился все время начеку.

— Правда ли, что эти галлы или пес их знает кто, — спросил Гэд, — едят лед и снег?

Вопрос был обращен к Ахиллу.

Бармокар тоже слышал что-то подобное. В самом деле, правда ли?

Ахилл — хитроумный грек — ответил вопросом на вопрос:

— А прафда, что нумидийцы зрут песок?

Пращники обменялись недоуменными взглядами. Гэд пожал плечами — вроде бы нет, нумидийцы не жрут песок.

— А-ха! — обрадовался грек. — Это вы снаете. Поцему ви ресили, что эти горные или снезные люди — насыфайте как хотите — зрут снег?

— Мы ничего не решили. Мы слыхали, — обиделся Бармокар.

— Вот скифы жрут конину, — сообщил грек на эллинском.

— А кто это такие?

— Народ. Там, далеко. — Грек посмотрел на небо, но на небе были сплошные черные тучи. — На востоке.

Разговор шел под скалой на узкой тропе, шагать по которой было так же просто, как по натянутому канату. Не туда ступил — лети в пропасть! А сколько воинов полетело в пропасть? Кто их сосчитает? Здесь только одно средство, если хочешь спасти свою душу, — плотнее прижимайся к скале и не засматривайся в черную пасть, готовую проглотить тебя.

А Бармокар думал не только, вернее, не столько о себе, сколько о Рутте. Говорят, несколько слонов уже там, в бездне ледяной, прожорливой. Говорят, вместе со слонами погибли и их погонщики. Как найти Рутту? Чем помочь ей?.. Это все равно что искать крохотную звезду на небе среди тысячи тысяч звезд.

— Думаешь? — участливо спросил Гэд. У него зуб не попадал на зуб.

— Думаю, Гано.

— О ней?

— О ней.

— Лучше о себе позаботься.

Не успел Гано Гэд произнести эти слова, как сверху посыпался снег — почти лавина. И вместе со снегом — камни, настоящие булыжники.

— Они! — закричал Ахилл.

— Нападение! — громыхнуло вокруг.

Что делать? С кем драться? Где же враг? Где-то наверху. А как достать его?

— Жмись к стене! — орет Гэд. — Прижимайся затылком!

Они лепятся к ледяной стене, а где-то впереди уже летят в пропасть и зовут на помощь маму. Прямо как малые дети. Здесь не то что мама, сам Ваалхаммон не поможет!

Гано Гэд пытается найти для ног более надежную опору и вдруг соскальзывает, будто хочет присесть на корточки. Солдатская котомка катится в одну сторону, галльская шерстяная шапка — в другую. Что это он вздумал?

И вот на глазах друзей, съежившихся от холода, Гано Гэд медленно сползает вниз по тропе, к самой пропасти. Он пытается уцепиться за что-нибудь. Но это у него не получается, и поначалу становится даже смешно: большой дядя беспомощно барахтается словно в речке — раскидывает руки, дрыгает ногами. И вдруг Гано Гэд начинает орать не своим голосом:

— Помогите-е-е!

А пращники стоят и не двигаются — не могут взять в толк: шутка это или?.. Вот тут и срывается с места Бармокар, падает на колени, скользит по льду, хватает Гэда за ногу и чудом оттаскивает к стене. А потом уж и другие пращники дружно подымают Гэда, ставят его на ноги.

— Живой? — спрашивают. И смеются. Точнее, гогочут.

Гано Гэд бледен, трясется, его бьет африканская лихорадка. Из носа течет кровь.

— Послушайте, — кричит один из пращников, — что же вы торчали, будто дохлые? Этот мог запросто сигануть в пропасть.

Гэда прошибает пот. Губы его шепчут невнятное…

— Что? — спрашивает Бармокар и сует ему в рот флягу с иберийским вином.

— Как это произошло? — спрашивает трясущийся Гэд.

— Лед же, — объясняет Бармокар.

А остальные жмутся друг к другу — самим худо, не до чужих бед.

— Я стоял, и земля вдруг ушла из-под меня, — шепчет Гэд. — Это очень коварная земля… Ты спас мне жизнь.

— Полно, — говорит Бармокар, — сам бы удержался…

— Я? — Гэд оглядывается на пропасть. — Я? Никогда! Я твой должник.

— Забудь про это…

— Нет, Бармокар, как можно забыть? Я стоял, и земля вдруг ускользнула. Я был беспомощен, как грудной младенец… Дай еще вина.

Глоток, еще глоток… Цвет возвращается к лицу Гано Гэда — розовеют губы, щеки, в глазах уже светится жизнь.

К нему пробирается сквозь толпу солдат — это грек Ахилл.

— Осторожно, — предупреждает его Бармокар.

Ахилл показывает ступни: башмаки перевязаны толстой бечевкой.

— Теперь ноги не скользят, — говорит Ахилл. — Надо всем перевязать ноги. А в веревку продеть железные гвозди. Это ясно вам? — Он говорит на родном языке, который не очень понятен.

А по рядам уже передают приказ командующего: всем рубить ступеньки на ледяной тропе, расширять ее, чтобы кони и слоны могли пройти. Ледорубы, изготовленные дружественным галльским племенем, пошли из рук в руки. Лед этот по прочности можно вполне приравнять к железу. Он раскалывался под ударами, с треском в стороны летели колючие, жалящие, как финикийские стеклышки, кусочки. Однако все трудились без устали, всем хотелось, чтобы тропа стала пошире, чтобы проклятые пропасти перестали проглатывать людей, слонов и коней.