Георгий Гулиа - Викинг. Ганнибал, сын Гамилькара. Рембрандт

Ганнибал присмотрелся к старику. Что с ним? Миркан был мертв. Командующий обращал свою речь к покойнику.

— Не к месту! Не вовремя! — проговорил Ганнибал. И, немного подумав, хлопнул в ладоши. В палатку вбежал начальник телохранителей. — Подойди ко мне. — Ганнибал сделал паузу. — Есть у тебя четверо доверенных лиц?

— Есть, великий господин.

— Возьми долбленку, своих четырех друзей, выйди на середину болота, что недалеко от нас, и аккуратно погрузи тело…

— Тело? — испуганно вопросил начальник телохранителей, могучий чернобородый ливиец.

— Ушел от нас Миркан Белый, Миркан Великий, — торжественно объявил ливийцу Ганнибал. — А он так жаждал увидеть нашу близкую победу над Римом.

Ливиец подошел к постели.

— Не дышит, — сказал он. — А как живой.

— Он умер только что.

— Когда хоронить?

— Когда вокруг не будет ни души. Ни единой души, ни единого глаза. Отвечаешь головой.

— Если спросят, куда девался Миркан Великий?..

— Он ушел вперед. К Риму. Понял?

— Понял, господин великий.

Ливиец покинул палатку и вскоре вернулся:

— Никого. Все спят. Только звезды в небе.

— Где долбленка?

— Она у подножья холма. Совсем рядом.

— Действуй! Я постою. Погляжу на вас, на болото.

Ночь была красивая: красиво светилась луна, красиво мерцали звезды, даже прохлада казалась приятной. Худо было одно: зловонные испарения от болот.

Разумеется, Миркан не выдержал — они убили его раньше времени. А впрочем, что значит раньше или позже? Кто это может определить?..

Ливиец со своими товарищами действовали с великой поспешностью. Они вынесли завернутое в шкуры тело Миркана Белого, живо раздобыли камней, их тоже завернули в шкуры вместе со стариком. Спустили долбленку на болотную жижу, погрузили покойного и поплыли к середине болота, выгребая жижу лопатообразным веслом.

Вот они удалились на порядочное расстояние. Они почти не заметны в ночной мгле. Только луна порой высвечивает тугие всплески водянистой тины.

Ганнибал до конца наблюдал за тем, как хоронили Миркана Белого. Жаль было старика: он был подспорьем в мгновения душевного разлада, который случается со всяким смертным, в том числе и с вождем…

Вот уж долбленка плывет обратно. Уже ясно различимы взмахи весла. Различимы долбленка и люди на ней…

Бармокар увел своего друга в пустынную местность. Пугливо озираясь, остановился возле небольшой возвышенности. И тихо сказал:

— Шагай, шагай… Вот сюда…

Гано Гэд не мог понять, куда это шагать — «вот сюда»: впереди вроде бы только темная стена. Бармокар показал куда — рванулся вперед и потянул за собой Гэда. И совсем стало черным-черно. И вдруг — тепло.

— Здесь хорошо, — проговорил Гано Гэд. — Озяб, как собака.

— Проходи дальше. И тогда будет светло.

Бармокар присел на корточки, поковырял палочкой в земле. И вдруг засияла крошечная звездочка.

— Огонь?! — воскликнул Гэд.

— А сейчас будет настоящий костер.

Бармокар принялся изо всей мочи дуть на уголек. Его рука нащупала комочки сухого мха. Вскоре и в самом деле запылал огонь. Гано Гэд с удивлением осмотрелся: это была пещера, довольно просторная, сухая пещера — прекрасное жилище в этой болотистой стороне…

— Как тебе нравится?

— Очень, — сказал Гэд, грея руки. Можно было присесть на камни, которые вполне заменили низкие скамьи.

— Я все приготовил, — хвастал Бармокар. — Почистил эту пещеру, приволок эти камни, набрал мха побольше и этих сучьев. Чем не дом?

— Послушай, брат, я готов жить в этом доме. Здесь приятней, чем на болотах.

Оба пращника удобно устроились на своих сиденьях, а спинкой им служила плотно слежавшаяся глина.

— Я даже вина раздобыл, Гэд. Отдал много золота.

— Где же оно?

Бармокар вытащил кувшин из небольшой ниши, прикрытой дерном.

— И еще есть хлеб, — сказал он. — Пей.

Гэд приложился к кувшину и долго тянул из него. И молча передал сосуд Бармокару.

— Что скажешь, Гэд?

— Крепкое.

— Оно от простуды.

Гэд обхватил руками голову и уставился на огонь. Бармокар шумно пил вино, и оно булькало в кувшине. Рвал зубами черствый хлеб.

— Ешь, — предложил он Гэду.

— Дай лучше вина. Мне оно кажется прекрасным. Почти как иберийское.

— Пей, Гэд, а скажу я тебе вот что… Когда я мерз на льду в этих проклятых Альпах, думал, что умру, хотя была какая-то надежда. А сейчас мне кажется, что умру наверняка. И нет надежды… Я не мог вообразить, что есть на свете нечто, что похлеще и снега, и льда, и пропастей. Не мог вообразить, что на свете так много болот и таких страшных, как здесь. Отсюда только один путь — в загробное царство.

— Выпей еще, и ты перенесешься в свой родной Карфаген, в свою гавань. Я уже одной ногой там…

— Ты шутишь, Гэд, а я — серьезно. У меня разрывается сердце. И я спрашиваю себя: зачем я здесь?

Гэд хмыкнул. Почесал кончик носа:

— Зачем? Чтобы сокрушить Рим.

— А теперь я не желаю.

— Почему это, Бармокар?

— Потому что силы нет. Потому что гибну в болотах. Я пока живой человек. А ты — разве нет?

Гэд молчал. Бармокар выпил еще, вытер кулаком губы:

— Я скажу тебе нечто… Сокровенное… Как брату… Можно?

— Можно, — промычал Гэд, не глядя на друга.

— И не выдашь?

— Не знаю, — сказал Гэд.

Бармокар махнул рукой:

— Ладно, можешь выдавать! А я все равно скажу. — Бармокар подбросил сучьев в огонь, пламя поднялось на высоту трех локтей. — Вот что замыслил: сейчас приведу Рутту.

— Где ты возьмешь ее? — бесстрастно спросил Гэд.

— Я знаю, где она…

— Ночь темна — хоть глаз выколи.

— Сказал, найду — значит, найду.

— И ты приведешь сюда, в это подземелье?

— А чем здесь плохо? Светло, тепло.

— Это правда, Бармокар. А ежели сотник хватится?

— Нет, не хватится.

— Уснет, что ли?

— Словом, не хватится.

— Дал?

— Дал, — признался Бармокар. — Чистого золота.

За земляным порогом было тихо. Пещера плавно изгибалась, и свет костра был светом в некоем подземном царстве, воистину волшебным среди тлетворного болотного окружения.

— Тащи ее сюда, — сказал Гэд. — Тащи да поживее. Кажется, ты прав: мы ляжем в эту тину, и засосет нас, да так, что никто не найдет нашей могилы… Торопись, Бармокар!

Над миром бледная луна. На болотах ее бледный свет. Зеленые болота шипят коричневатыми испарениями. Лагерь спит. И мир спит глухим сном.

Он знал, где искать индуса. И нашел его. Он бы выискал его даже в морской пучине — так нужна была эта Рутта. Он умрет без нее.

Она спросила:

— Куда?

Ничего не ответил. Не все ли равно — куда? Она согласилась: да, все равно.

Бармокар наклоняется к ней и шепчет на ухо:

— Я умираю без тебя.

— И я.

— Мне кажется, что мы идем по кладбищу.