Георгий Гулиа - Викинг. Ганнибал, сын Гамилькара. Рембрандт

— О чем это ты?! — сказал Наравас. — Правду говоришь, истинную. — И пошел кашлять.

— И на этом спасибо, — прохрипел Ганнибал. И тоже закашлялся. Казалось, на кого-то сердился. Но на кого? И за что? Не на себя ли? Сердиться после очередной и очень убедительной победы? Не решил ли он на милость богов отвечать ворчливыми речами? Может быть, устал? Но кто же не устал в этой кровавой битве и жутком переходе через болота?..

— А теперь скажите мне… — Ганнибал понизил голос. — Скажите мне: далеко ли до Рима?.. Да, да, до того самого Рима, который казался недосягаемым. Человек с прекрасным слухом сможет уловить говор самих римлян в их треклятом городе. — Это, разумеется, было преувеличение, но не такое уж большое. Спору нет — Рим под боком. Это ясно даже слепому и понятно даже несмышленышу в колыбельке. Верно, долгожданный Рим готов упасть к ногам, словно перезревший плод. Но вот командующий вспылил: — Что?! Я не слышу речей! Одно молчание! Можно подумать, что я вру, а вы не смеете уличить меня. Спрашиваю: где Рим?

Осмелился Магон:

— Брат! Разве мы сговорились и все вместе пытаемся отрицать наши великие победы?

Ганнибал взглянул на него сущим зверем.

— Ну?.. Ну?.. — нетерпеливо бормотал он.

— Да вон он, Рим, — сказал Магон. — Приподними полог, и ты увидишь Рим.

— Да, разумеется, Рим, — подтвердил Бомилькар. У него болел коренной зуб.

Командующий уловил некую подозрительную нотку в его голосе. И придрался:

— Не так говоришь, Бомилькар.

— А как же, великий господин?

— Не знаю как, но не так… — Ганнибал сплюнул.

— Это не удивительно, — признался Бомилькар. — У меня разболелся зуб, и я немного не в духе.

— Зуб? — Ганнибал подозрительно глянул на военачальника. — А раньше он не болел?

— Иногда.

— Что еще у кого болит? — Командующий, казалось, вот-вот превратится во льва, как в сказке, и набросится на своих соратников.

«Что с ним? — подумал Магон. — Злится, когда Рим почти в его руках? Не пристало, брат…» И он громогласно объявил:

— Больше ни у кого ничего не болит и не будет.

Ганнибала точно растолкали во сне: он схватился за голову.

— Это хорошо, — пробормотал он. — Не болит… Болеть не будет… Это хорошо… Так о чем это мы? — Он обвел сидящих мутным взглядом. — Да, о Риме! Значит, мы победили и на этот раз. Дорога на Рим свободна… Впрочем, свободна ли?.. Точнее: почти свободна. Они не смогут выдержать нашего натиска. Никогда не выдержат! Так вот, великие господа, положение такое: у нас за плечами далекий путь, великие победы. Римское войско оказалось не таким уж страшным. Вы слышите стенания тысячи раненых и тысячи пленных?! Они оплакивают свою судьбу. Но только ли свою? Разве Рим не шатается? Разве не решается его судьба? А может, уже решена?.. Хочу услышать ваши речи, и вот о чем: как быть дальше? Здесь может быть и одно, и два, и три решения… — Ганнибал подпер голову руками. — Слушаю вас…

Был меж полководцами молодой начальник всадников, ибериец Унодорт, храбро сражавшийся при Тицине и при Требии. Статный, грудь колесом, и с лицом квадратным, как у египтянина. Свое слово он начал так:

— Великий господин, в трех сражениях на земле италиков, под боком у Рима, мы показали примеры мужества и воинского умения. Короче говоря, мы победили. — Тут Унодорт-ибериец, выдвинувшийся в начальники при указанных выше битвах, поднял кулак и, грозя неведомому врагу, продолжал: — Итак, мы — победители. Здесь нет и не может быть двух мнений. Посему и решение, которое должно воспоследовать, должно быть однозначным. Если спросите меня, то скажу только одно: немедля на Рим! То есть не теряя ни единого мгновения — на Рим! Я полагаю, что серьезного сопротивления не встретим, а ежели кто и подымет меч, тот погибнет в своем безрассудстве.

Говорил Унодорт-ибериец убежденно, ясно, четко, двух толкований слова его не допускали. Возможно, что в его прямолинейности сказывалась молодость — было ему всего двадцать два года, — но речь произвела некоторое впечатление на бывалых полководцев. А если вспомнить храбрые действия Унодорта на поле брани — пройти мимо его слов было бы неразумно. Долго смотрел на него Ганнибал, о чем-то раздумывал. Но так ничего не сказал. Промолчал.

После него слово взял карфагенец Гискон Самнит. Тоже молодой, подобно иберийцу, и тоже храбро воевавший при Требии и Тразименском озере. И тоже выдвинувшийся в военачальники, ибо приметил его зоркий глаз Ганнибала. Этот с виду был щуплый. Зато — весь из мышц и жил. А рубил он наотмашь, и весьма отменно: надо было поглядеть, как летели в стороны римские головы! Командовал он нынче легковооруженными.

— Я внимательно выслушал Унодорта, — сказал Гискон Самнит, — и мысленно прошел весь наш путь от Альп до этого озера. Рим еще не взят, следовательно — главное впереди. Главное в смысле исполнения нашего желания, во имя которого мы здесь, на земле италиков. Я слышу вокруг — одни говорят, что следует двигаться к Риму, а другие возражают им: мол, войску отдых нужен. Но никто не говорит: пойдем назад. Ясно, почему: ходу назад нет! Стало быть, следует рассмотреть два мнения: отдыхать или идти на Рим без передышки. И в том, и в другом положении есть свой резон. Ибо тот, кто говорит «давайте отдыхать», имеет в виду, что после отдыха, набравшись сил и приведя в порядок воинское снаряжение, легче разгромить Рим одним ударом. «Не надо отдыха, — говорят иные, — лучше кончать разом с этим Римом, а потом отдыхать». Ибо, говорят, римляне не опомнились, пока еще пребывают в великой растерянности. Следовательно, тут их и надо кончать. Повторяю, великие господа: в каждом из двух предложений есть свой резон, и нам следует мудро рассмотреть и одно, и другое, а потом уж решать…

— Хорошие слова, — заметил мрачно Ганнибал. — Но где же твое мнение? Или ты желаешь спрятаться за двумя предложениями, а решение оставить нам?

— Нет, — возразил Гискон Самнит, — есть у меня и свое мнение. Но смею ли высказать перед столь великими господами?

— Смеешь! — прохрипел Ганнибал. — Почему бы тебе не сметь?! Мало ты показал себя в боях, что ли? А? Мало, спрашиваю?

«Что с его голосом? — подумал Магон. — То сипит, то хрипит…»

— Великий господин, — продолжал Гискон Самнит, — если велишь — я выскажу свое мнение…

— Велю!

— Мнение такое: не надо тянуть, не надо давать времени римлянам на передышку. Надо давить их. Без промедления.

— Усталым войском?

— Нет, войском, воодушевленным твоими победами.

— Значит, ты полагаешь, что если дать время — они оправятся? Они придут в себя от наших страшных ударов? От тысячи ударов, каждый из которых смертельный?

— Они могут собраться с силами.

— Ты уверен? — Ганнибал направил свой указательный палец в грудь Гискону.