Георгий Гулиа - Викинг. Ганнибал, сын Гамилькара. Рембрандт

— Кто еще хочет сказать? — обратился Ганнибал к военачальникам. — Никто? Значит, можно заключить, что существуют два мнения: одно — немедля идти на Рим, а другое — дать отдых войску, причем основательный. Только один Махарбал придерживается третьего мнения.

— Нет, — сказал Махарбал. — У меня нет третьего мнения.

— Так скажи же, что у тебя?

— Великий господин, разреши сейчас промолчать. Нет у меня третьего мнения. Я во всем соглашусь с тобой. Но слово хотел бы сказать. Потом. Наедине. Только тебе.

Ганнибал махнул рукой.

— Будь по-твоему, Махарбал. А теперь слушайте меня. И пусть боги не оставят нас своим благоволением и впредь. Я вверяю себя и свое войско их доброй воле! — Ганнибал сжал кулак и вытянул руку вперед. — Приказ мой будет таков: войску отдыхать две недели. Потом месяц усиленно заниматься воинскими упражнениями. Это мое повеление, и оно должно быть выполнено в точности. Я уже поручил кому надо добыть новейшее оружие. Римское или галльское. Оно прибудет к сроку. Это моя забота. Далее. Я распорядился добыть продовольствия вдоволь, чтобы войско насытилось, как никогда. Ибо оно заслужило это… Мое повеление я сам доведу до сведения воинов. И я уверен, что они покажут и невиданную храбрость, и мужество, и доблесть.

— Это уж точно, — поддержал Бомилькар.

— В свое время я укажу причины, которые побудили меня принять такое решение. Об этом я сообщу и в Карфаген вместе с просьбой прислать золота на расходы. Я думаю, что отцы Карфагена раскошелятся наконец. Скупердяи, коих немало в Совете, поймут, наверное, всю важность, может быть, последних расходов, ибо Рим в руках у нас. Или почти в руках. В зависимости от того, что мы пожелаем. Мы можем разрешить себе поиграть с ним, как кошка с мышью.

Махарбал сделал вид, что не расслышал последних слов.

— Как ты сказал, Ганнибал?

— Как кошка с мышью.

Махарбал хлопнул себя ладонью по лбу.

— Великие слова!

Ганнибал на мгновение застыл.

— Ладно, — сказал он примирительно, — давайте расходиться, а ты, Махарбал, останься.

Ганнибал отдышался, точно долго находился под водой наподобие греческих ловцов губок или же взошел на гору — на высокую вершину.

— Вот мы вдвоем, — сказал он, — выкладывай все, что желал выложить и что ты пожелал скрыть от других. Ты, Махарбал, на особом счету. Это тебе известно. Без тебя не обходилась ни одна победа. Ты был везде, где надлежало быть. Я вправе ждать прямого разговора. Не так ли?

Махарбал не торопился с ответом. На лбу его алел грубый шрам — памятный знак битвы при Тицине.

— Чтобы ответить на твой вопрос, — произнес он неторопливо, — надо возвратиться назад…

— Ну что ж, возвратимся, Махарбал.

— Возвратиться и подумать над тем, что было.

— Давай подумаем.

— Подумать с тем, чтобы урок пошел впрок.

— Ты знаешь, Махарбал, я люблю уроки, и они всегда идут впрок.

— Не думаю.

— Как так? — Ганнибал этого не ожидал. — Постой, ты хочешь сказать, что я воюю вслепую? Что не понимаю своих ошибок? И не учусь на ошибках?

— Я не совсем о том. Как бы это тебе сказать, мой Ганнибал? — Махарбал скрестил волосатые руки на груди, руки мясника с карфагенского рынка. — Возьмем переход через Альпы. Мы перешли. Мы победили. А что же дальше?

— Как — что? — поражался Ганнибал. — Неужели ничего не было дальше?

— Нет, не было. Мы топтались в Цизальпинской Галлии. Мы поджидали римлян…

— Неправда! Они сами подошли к нам.

— Но мы их подпустили. Вместо того чтобы самим двигаться на юг. Двигаться без промедления.

— Но это было невозможно.

— Нет, — возразил Махарбал, — было возможно. Но мы ждали.

— Допустим.

— Дальше. Мы одержали верх под Тицином. А результат?

— Мы же здесь, на озере!

— Этого мало, Ганнибал.

— Продолжай.

— Мы победили при Требии. А результат?

— Мы в двух шагах от Рима.

Махарбал словно не слышал этих слов. Он продолжал:

— А теперь мы снова разбили римлян. А результат?

— Победа! Мало тебе?

— Мало, Ганнибал!

— Что же еще?! — взорвался командующий.

— Нужна окончательная победа.

— Мне тоже.

— Так бери ее!

Ганнибал грузно сел на скамью, схватился за голову, точно хотелось ему выдрать себе волосы.

Махарбал продолжал, все больше ожесточаясь:

— Ты, Ганнибал, умеешь побеждать. Ты под стать Македонцу. Я скажу больше: превосходишь его. Но слушай меня: ты умеешь побеждать, но не умеешь пользоваться плодами своей победы… Разве можно отдыхать, когда Рим совсем рядом и готов упасть к нашим ногам поверженным?

Ганнибал выпрямился, опустил руки и уставился на Махарбала: взгляд был пустой. Ни единой мысли не уловил в глазах полководца начальник всадников Махарбал…

— Кто ты, юноша? — спросил Ганнибал.

— Ламах мое имя, — ответствовал юноша. — Явился по приказу его величества к тебе в услужение.

Ганнибал поднялся со скамьи, прошелся вдоль длинного грубо сколоченного стола. Это был одноглазый старик на пороге шестидесяти одного года. Его глаз смотрел остро и недоверчиво. Руки он держал за спиной. Греческая туника подчеркивала его мощную африканскую стать.

Он жил на окраине вифинской столицы Никомедии, среди пышного сада, какие разрастаются на плодородных малоазийских и припонтийских землях.

— Ламах… Ламах… — проговорил Ганнибал, наблюдая за тем, как растерянно стоит юноша посреди просторной комнаты. — Ты безоружен, Ламах?

Юноша указал на рукоятку небольшого ножа, скрытого в широком кушаке.

— Это что же?.. — продолжал Ганнибал, глядя в окно, прорубленное в толстенной стене. — Значит, ты один заменяешь стражу, которая покинула меня на рассвете?

Ламах не знал, что и отвечать. Говоря по правде, он не очень-то представлял себе, чем может служить прославленному полководцу, гостю царя Прусия. Одевать? Обувать? Готовить пищу, подавать ее?.. Чем все-таки? Об охране и не подумал, даже в голову не приходила такая мысль. Да и от кого он может его оборонить? И какое оружие может помочь?..

Ламах был смуглый, голубоглазый, очень похожий на доброго лесного зверька.

Ганнибал тяжело ступал по комнате, порой опирался рукою о стол.

«Так вот он какой!» — думал между тем Ламах, не спуская глаз с полководца.

На столе стояли миска, глиняная бутыль с вином, лежал легкий разрезанный надвое духовитый хлеб с белоснежной мякотью. С краю — блюдо с маслинами темно-фиолетового цвета. Как видно, остатки ужина…

Ганнибал взял со стола ярко разрисованную гончаром чарку и поставил на подоконник. Поставил, потом неторопливо вернулся к столу, отрезал кусок хлеба и тем куском накрыл, словно крышкой, яркую чарку, которая вдруг особенно разгорелась на подоконнике в лучах утреннего солнца. Постоял Ганнибал возле окна и сказал, обращаясь к Ламаху: