Георгий Гулиа - Викинг. Ганнибал, сын Гамилькара. Рембрандт

— Как сказать…

— Не юли! Уверен или нет?

— Уверен! — отрезал Гискон.

— Это ответ… — Ганнибал снова подпер голову руками. И, равномерно раскачиваясь, сказал: — Можно по-разному относиться к этому ответу. Одни скажут: верно. Другие: чепуха. — И с ударением повторил: — Чепуха!

Магон нагнулся и что-то прошептал на ухо Бомилькару. Немного погодя взял слово. Он сказал, покашливая, хмыкая, прищелкивая пальцами, словно бы что-то припоминая:

— Великие господа!.. Стало быть, мы победители… явные, бесспорные победители… Судим и рядим: что делать? По моему разумению, — может, дурацкому, — это хорошо. То есть хорошо, что мы в некотором сомнении… Мне рассказали о том, как один египетский фараон по имени Тутмос… Кажется, Третий… Прославленный полководец своего времени. Вот что сказал он после сокрушительного разгрома какой-то армии: «Мы, — говорит, — победили, но, — говорит, — должны подумать, что дальше делать, потому что мы победители». Еще один пример. Македонца, говорят, после каждой победы одолевали сомнения…

— Какие, Бомилькар? — удивился Ганнибал.

— Обыкновенные. Побежденному легко, говорил он, потому что он побежден, а победителю следует почесать затылок, чтобы думать о будущем. Ибо, говорил Македонец, однажды и победитель может стать побежденным…

— Это достоверно? — спросил Ганнибал.

— Что именно?

— Это самое… Слово Македонца.

— За что купил, за то и продаю.

Ганнибал помрачнел:

— Можно подумать, что со мной разговаривает карфагенский зеленщик.

Бомилькар покраснел.

— Могу и помолчать, — сказал он обидчиво.

— Продолжай! — приказал командующий.

— Перебил ты меня… О чем это я?.. Да, о победителях… Мы должны подумать о будущем…

Ганнибал хватил кулаком по столу. И заревел:

— Ты разве Миркан?

— Что? — побледнел Бомилькар.

— Ты — кто? Миркан Белый? Его заместитель? Хочешь предугадать будущее?

— Я думал…

— А ты не думай! — кричал Ганнибал, побагровев.

— Ладно.

— Не ладно! Ты мне дело говори, а не сказочки рассказывай!

Бомилькар чувствовал себя оплеванным. Как себя вести, когда на тебя орут и, чего доброго, прижмут к ногтю, как вошь?.. Молчать или?..

— Ну? Бомилькар! Оглох, что ли?

Под испепеляющим взглядом одноглазого полководца Бомилькар что-то промямлил насчет того, что следует, пожалуй, прежде чем идти на Рим, дать солдатам отдых. И потом — это самое… Потери… люди гибнут, дохнут как мухи…

Ганнибал перебил:

— Ты рассуждаешь, как плакальщица из Утики. Причем здесь люди, мухи? Ты дело говори, Бомилькар!

— Пусть войско обретет прежний жирок, — говорил Бомилькар, — и ударит по врагу всей силой. Все равно Риму деваться некуда…

— Все? — спросил Ганнибал, смягчившись.

— Все, — со вздохом произнес Бомилькар и потянулся к чаше с водой. Напился, отдышался и снова припал к чаше. Будто первый раз в жизни увидел воду…

— Дальше! — произнес командующий.

Магон понял, что пришел и его черед. И тоже начал с воды. Выпил. Почмокал губами.

— Можно мне? — сказал он тихо.

— Мож-но! — Ганнибал метнул на брата взгляд-молнию.

Магон отчеканил:

— Может, я ошибаюсь, может, скажу невпопад, но мнение мое таково: надо дать войску отдых. Слишком много сделано. Нечеловеческое усилие проявлено всеми. Даже теми, кто остался навсегда в италийской земле. Отдых вполне заслужен. Надо дать людям передышку. Она только укрепит наши силы. Придаст новые. Станем сильнее. Кулак нальется кровью. Станет как камень.

— Дать передышку? И как долго? — Ганнибал смотрел куда-то поверх головы брата.

— Может быть, на целый месяц…

— Так. А Рим?

— Что — Рим? — продолжал Магон. — Куда он денется? Нам торопиться некуда. Италийские земли в наших руках. Правда, не все. Не разумно ли будет с нашей стороны прибрать к рукам, скажем, и Кампанью, и Неаполь заодно? Рим окажется в кольце. Никакие боги не помогут ему… Я сказал то, что думаю.

— Значит, оставить Рим в покое?

Магон возмутился:

— Как так — в покое? Разве Рим без Цизальпинской Галлии, без Этрурии, без Кампаньи — Рим? Это будет лишь жалкий осколок Рима.

Ганнибал ободряюще кивнул.

— Да, да! — воскликнул Магон Баркид. — Рим окажется у нас за пазухой.

— Ясно, — сказал Бомилькар.

Ганнибал поднялся со скамьи. Прихрамывая прошелся по короткой палаточной дорожке. Сделал всего несколько шагов.

— Продуло, — пожаловался он.

— Неудивительно, — сказал Бомилькар. — У меня вторую неделю ломит в пояснице.

— Гнилая зима, — процедил сквозь зубы Ганнибал.

— Италийская, — добавил Магон.

— А я говорю — гнилая! — зарычал Ганнибал. Он заложил руки за спину и уперся в землю ногами, раздвинутыми на ширину плеч. Молчал, и все прочие молчали, словно в палатке лежал покойник. Стало тихо-тихо…

Тишину нарушил Наравас, который снова принялся за свой противный кашель. Ганнибал подозрительно посмотрел на него: не нарочно ли кашляет этот нумидиец?

— Знаете ли вы, кого недостает сейчас? — сказал Ганнибал. — Миркана Белого. Вот кого! Он умел говорить правду. Да, правду! Он смело общался со звездами. Понимал язык человеческого сердца. Я полагаю, что даже боги не пренебрегали его обществом, — он и с ними общался! Он хорошо понимал, что творится вокруг, и в то же самое время и вперед заглядывал. Верные подавал советы. — Ганнибал, глядевший вверх, на куполок палатки, шагнул к Махарбалу, начальнику конницы, и будто специально для него проговорил: — Иногда он свои слова покрывал медовой оболочкой. Чтобы легче проглотить горькое зелье. Но это ничего. Не вижу в этом плохого. Такой у него был нрав. Этот небольшой недостаток искупался правдой, которую он излагал для пользы дела… А теперь его нет, и без него вроде бы пустота какая-то образовалась. Вот тут чего-то недостает. — Ганнибал приложил кулак к своей груди. — Ясно ли я выражаюсь?

— Вполне, — сказал Гасдрубал.

— А ты? — Ганнибал положил руку на левое плечо Махарбала. — Или, может, оглох? Высказались почти все, кроме тебя. Разве ты произнес хотя бы одно слово?

— И без моих хватало слов.

— Э, нет! — Ганнибал выпрямился, покачал головой. — Так дело не пойдет. Мы будем говорить, будем слушать друг друга, а ты… Я не понимаю: разве ты хочешь быть всего-навсего свидетелем?

— И не думаю.

— Так за чем же дело стало? Или язык у тебя запал? Речь идет о чрезвычайно важном. А ты отмалчиваешься, ты, который сделал так много для нашей победы.

Махарбал поглаживал бороду и спокойно смотрел вперед, в какую-то пустоту.

— Может быть, я выражаюсь непонятно? Может, мне перейти на эллинский? А еще лучше — на нумидийский?.. Махарбал, тебя спрашиваю!

Махарбал был невозмутим: поглаживал бороду, смотрел в пустоту, а слова Ганнибала влетали ему в одно ухо и вылетали из другого.