Курбан Саид - Али и Нино [litres]

– Настоящая кубачинская сталь, и руки у вас сильные.

Я вскочил на коня и медленно поплелся домой. Вдалеке высились своды городских зданий. Злость поутихла. Я ее выплеснул на дерево.

Нино была права: она – примерная дочь и станет такой же примерной женой. Мне было стыдно за свое поведение, и я, склонив голову, плелся дальше, вдыхая дорожную пыль. На западе заходило раскаленное солнце. Я вдруг услышал конское ржание и, подняв голову, остолбенел. На минуту Нино и весь остальной мир покинули мои мысли. Передо мной стоял узкозадый конь с маленькой суживающейся головой, надменным взглядом и ногами как у балерины. Под косыми лучами солнца его кожа отливала золотом. В седле сидел пожилой мужчина с обвисшими усами и большим, с горбинкой носом: хозяин соседского поместья граф Меликов. Так вот о каких знаменитых конях святого Сары-бека мне рассказывали в первый день приезда в Шушу! «Гнедые кони, которых на весь Карабах всего двенадцать голов. За ними ухаживают, как за женами в султанском гареме». Сейчас же это гнедое чудо стояло передо мной.

– Куда вы направляетесь, граф?

– На войну, сынок.

– Что за чудо-конь, граф!

– Да, я вижу, ты восхищен, не так ли? Лишь нескольким довелось увидеть этих гнедых… – Взгляд графа потеплел. – Его сердце весит ровно шесть фунтов. А стоит обдать тело водой, как оно заблестит, подобно золотому кольцу. Этот конь никогда не видел солнечного света. Сегодня, когда я его выводил из конюшни, солнечные лучи засветили ему прямо в глаза, и они засверкали, как пробившийся сквозь скалы родник. Так, наверное, блестели глаза человека, добывшего огонь, при виде первого пламени. Он – потомок коня святого Сары-бека. Я его еще никому не показывал. Граф Меликов садится на свое гнедое чудо, лишь когда царь призывает на войну.

Он с гордостью попрощался и, звеня шашкой, поскакал дальше. Война, несомненно, охватила страну.

Я добрался домой затемно. Сообщение о войне взбудоражило весь город. Местные аристократы, напившись, скакали по городу и стреляли в воздух.

– Прольется кровь! – кричали они. – Кровь прольется! О Карабах, мы прославим твое имя!

Дома меня ждала телеграмма: «Немедленно возвращайся домой. Отец».

– Собери вещи, – приказал я гочу, – завтра мы уезжаем.

Затем я вышел на улицу и стал наблюдать за суетой. Меня беспокоило какое-то необъяснимое тревожное чувство. Подняв голову к небу, я погрузился в долгие и глубокие раздумья.

– Скажи-ка мне, Али-хан, кто наши союзники? – спрашивал гочу, пока мы спускались по крутой извилистой тропе, оставив за собой Шушу.

Этот простой сельский парень был неистощим на самые странные вопросы обо всем, что касалось войны и политики. В нашей стране обычно говорят на три темы: религия, политика и торговля. Война же касается их всех. О войне можно говорить когда и где угодно, причем с равноценной частотой, не боясь при этом исчерпать эту тему.

– Наши союзники, гочу, – это император Японии, император Индии, английский король, сербский король, бельгийский король и президент Французской республики.

Гочу неодобрительно сжал губы:

– Но если президент Французской республики – штатский человек, как он может сражаться и вести войну?

– Может быть, он пошлет генерала.

– Человек должен сам участвовать в войне, а не поручать ее другим, в противном случае за исход нельзя ручаться.

Тревожно взглянув на спину нашего фаэтонщика, он с видом знатока продолжил:

– Царь – невысокий и тощий, а кайзер Гийом – здоровенный и сильный. Он сокрушит царя в первом же бою.

Этот простодушный парень был убежден, что монархи самолично верхом на конях наступают друг на друга и таким образом начинают сражение. Никакие аргументы не могли переубедить его.

– После того как Гийом сокрушит царя, в сражение должен вступить царевич. А он молодой и не блещет здоровьем. У Гийома же шесть дюжих, пышущих здоровьем сыновей.

Я попытался утешить его:

– Гийом может воевать лишь правой рукой, поскольку левая парализована. Да, но левая рука ему нужна лишь для того, чтобы держать поводья. Правая – чтобы сражаться.

От таких глубоких размышлений на лбу гочу прорезались глубокие складки. Вдруг он спросил:

– А правда, что императору Францу-Иосифу сто лет?

– Точно не знаю. Могу только сказать, что он очень старый.

– Ужас, – произнес гочу, – в таком преклонном возрасте человеку приходится седлать коня и обнажать саблю.

– Да нет. Ему не придется этого делать.

– Конечно же придется. Между ним и сербским королем существует кровная вражда. Они теперь кровные враги, и император должен отомстить за пролитую кровь наследного принца. Будь он крестьянином из нашего села, за кровь можно было бы заплатить сотней коров и домом. Но император не сможет забыть кровопролитие. Если бы он забыл, все бы стали так поступать, в итоге исчезла бы кровная месть и погибла бы страна.

Гочу был прав. Что бы там ни говорили европейцы, кровная месть составляет основу государственного порядка и послушания. Вернее, простить кровную месть можно, если об этом просят аксакалы, и просят всем сердцем. Тогда можно запросить высокую цену и добиться прощения. Но сам принцип кровной мести должен поддерживаться. В противном случае чем все это закончилось бы? Человечество делится на семейства, а не нации. И семьи эти поддерживают между собой определенное равновесие, ниспосланное Аллахом и основанное на силе духа мужчин. Если это равновесие нарушается смертоносной силой, поправшая волю Аллаха семья должна, в свою очередь, тоже лишиться одного члена. Так восстанавливается равновесие. Конечно, кровную месть иногда нелегко совершить: бывает, что пули летят мимо или людей гибнет больше, чем следовало бы. Тогда кровная месть будет длиться веками. Однако принцип прост и ясен. Мой гочу хорошо это понял и удовлетворенно кивнул: да, столетний император, оседлавший своего коня, чтобы отомстить за убийство сына, был справедливым человеком.

– Али-хан, если император и сербский король должны свести счеты, при чем тут остальные императоры?

…Вопрос был трудный и застиг меня врасплох.

– Послушай, – сказал я, – наш царь и сербский король веруют в одного и того же Бога, поэтому и помогают друг другу. Кайзер Гийом и другие вражеские монархи состоят в родстве с императором. Английский король приходится родственником царю, и, таким образом, все между собой как-то связаны.

Гочу вовсе не удовлетворил такой ответ. Он был уверен, что японский император веровал совсем в другого Бога, отличного от того, которому поклонялся царь, а тот таинственный правитель Франции никак не мог состоять в родстве с монархами. Кроме того, по сведениям гочу, во Франции вообще не верили ни в какого Бога. Именно поэтому страна называлась республикой. Мне и самому все это было не до конца понятно. Я уклончиво отвечал и в конце сам обратился к гочу с вопросом, пойдет ли он на войну. Он мечтательно посмотрел на свое оружие.