Стивен Прессфилд - Последняя из амазонок

Боргес вступил в союз с тал Кирте после того, как посольство Ипполиты пригнало ему табун в тысячу лошадей для принесения в жертву на кургане его брата Арзакеса. Но в ещё большей мере он руководствовался ненавистью и жаждой мести по отношению к опозорившей его Антиопе.

В целом на берегу пролива, за вычетом всяческого лагерного люда, таскающегося повсюду за войском, собралось от девяноста пяти до ста пяти тысяч боеспособных воинов. Всё население Афин, не считая женщин, детей и рабов, не превышало тридцати тысяч человек, и даже в случае обращения афинян к двенадцати городам и другим своим союзникам из Северной Греции, Пелопоннеса и с Крита, общее эллинское ополчение, по нашим данным, могло достичь от силы шестидесяти тысяч бойцов.

Впереди нас ждала величайшая битва в истории человечества. Всё говорило об этом.

Выступление приурочили к Луне Железного Мороза, середине зимы, когда проливы сковывает льдом, так что целое войско способно перейти с одного берега на другой. Главный корпус тал Кирте провёл лето в Фемискире, на южном побережье Амазонского моря, вербуя союзников среди народов Анатолии и Троады, Армении, Пафлагонии, Вифинии, Каппадокии, Мизии, Ликии и Фригии. Войску предстояло перебраться в Европу через пролив, пройти Дикими Землями к Курганному городу, а уж оттуда, соединившись с союзниками из Меотии и Скифских степей и запасшись провиантом в Херсонесе, у Геллеспонта, двинуться сушей через Фракию и Македонию. По расчётам выходило, что воинство повернёт на юг и вступит в Фессалию весной, когда зазеленеет трава. Там, на прославленных фессалийских пастбищах, предполагалось задержаться на месяц, чтобы дать возможность коням отдохнуть и нагулять жирок. За это время силы вторжения должны пополниться новыми союзниками. А после этого — нанести удар по Афинам!

Ни у кого из тал Кирте не имелось и тени сомнения в победе. Если отдельные воительницы, ревностно относившиеся к славе, и испытывали определённые опасения, то лишь насчёт того, что презренный враг, вместо того чтобы оказать достойное сопротивление, при первом же известии о приближении непобедимого амазонского воинства бросит свой город и погрузится на корабли, дабы основать колонию где-нибудь за морем. Вероятность того, что афиняне примут бой, представлялась ничтожной, и Элевтера в действительности мечтала (и старалась способствовать этому дипломатическими средствами) лишь об одном: пусть у Афин найдутся союзники и им хватит смелости оказать нам сопротивление.

Поэтому она не пыталась подкупить правителей городов Аттики и Пелопоннеса, дабы склонить их перейти на её сторону. Она жаждала крови и в этом была едина со всеми своими соплеменницами.

К тому же амазонки не видели особой разницы между афинянами и всеми прочими эллинами: все эти греки жили в городах и плавали по морю, а значит, являлись пиратами и, хуже того, разносчиками вредоносной заразы новизны. Заразы, с которой следовало покончить раз и навсегда, уничтожив самый её источник.

Что касается правителей иных земель, по которым пролегал путь в Элладу, то к ним тал Кирте направили своих посланниц, выбранных из числа славных воительниц — преимущественно родни высших предводительниц войска. Посольства были тем многочисленнее, чем к более влиятельному правителю они отправлялись. (Самое большое состояло из шести сестёр). Такого рода миссии возглавляли столь видные особы, как Селия, мать Антиопы, Клония и Паралея, сестры Элевтеры, а также Стратоника, Скайлея, Алкиппа, Главка, Текмесса, Арга, Родиппа, Адрастея, Эньо, Дейно и Пантариста. Послужить в посланницах довелось и мне.

В состав посольств нередко включались и мужчины, представители союзных народов. Существовали племена столь дикие, что в соответствии с их обычаями женщины не только не могли властвовать, но и вообще не имели никаких прав: естественно, что переговоры с вождями подобных варваров легче было вести мужчинам.

Владетелям доставались богатые дары: великолепные боевые скакуны, железное оружие, сбруя и шлемы, отделанные золотом, талисманы и амулеты из золота и электра, медные жертвенные треножники, а также во множестве янтарь, кобальт и бронза.

Вслед за посольствами появлялись отряды лёгкой конницы, набранные из самых рослых и грозных с виду воительниц, на лучших конях. Отличием таких отрядов являлось то, что в их состав включались как пожилые воительницы (иным перевалило за пятьдесят!), уже удалившиеся на покой, но выразившие желание участвовать в походе, так и совсем юные, десяти-одиннадцати лет, самые способные, самые смышлёные, наилучшего происхождения. Служба в таких отрядах, под присмотром опытных ветеранов, должна была стать для них превосходной школой и воспламенить их сердца стремлением отличиться.

За конницей подтягивалась закованная в броню тяжёлая пехота, состоящая из мужчин, а там и лагерная прислуга. Если была трава, огораживались выпасы; если не было, коням задавали фуража. Авангард готовил площадки для лагеря основных сил: рубили дрова, таскали воду, ставили шатры. Припасы, столь необходимые для армии, старались покупать у местного населения и платили не скупясь.

Нередко с авангардом прибывали Ипполита и Элевтера: встреча с одной, а то и с обеими царицами была высокой честью для любого вождя, и это тоже являлось частью умелой дипломатии. Ведь стоящая перед нами задача — провести огромное, обременённое обозом войско через Дикие Земли, населённые воинственными племенами во главе с суровыми вождями, — была весьма и весьма сложной. Минуя владения каждого племени, надлежало воздать почести местным богам, а невольное нарушение местных обычаев, порой более чем странных, грозило обернуться обидой и, как следствие, смертельной враждой.

Переговоры с племенами требовали времени и огромного терпения, но главная трудность заключалась даже не в этом. К чему было невозможно привыкнуть, так это к тому, как воспринимали появление наших войск местные женщины.

События всегда разворачивались одинаково. Поначалу деревенские клуши толпились по обочинам и таращились на нас, разинув рты и вытаращив глазёнки. Выглядели они совершенно ошалевшими, словно не могли поверить в то, что эти блистательные воительницы, свободные и горделивые, относятся к одному с ними полу. Потом их охватывала дикая злоба. Мне до сих пор трудно определить, из-за чего, собственно, они так ярились. Из-за того, что мы свободны? Или же из-за того, что сами пребывают в рабстве? Затем злобные выкрики сменялись стенаниями и плачем, а под конец эти привыкшие к покорности и смирению прислужницы мужчин с ликующими, восторженными криками бросались к нам, стараясь хотя бы прикоснуться к нашему оружию и одежде. Уткнувшись своими красными от мороза лицами в бока наших лошадей, они орошали конские шкуры обильными слезами. Они дотрагивались до нас, словно для того, чтобы убедиться в реальности нашего существования.