Мамсур Цаллагов - На войне Дунайской [Документальная повесть]

«Не нахожу слов, чтобы достойно свидетельствовать перед вашим высокопревосходительством о рвении офицеров и нижних чинов во время работ по укреплению позиции на Шипке и исправлению дороги.

…Все болгарское население окрестных деревень, без различия пола и возраста, работало по указаниям Ласковского без устали и ропота».

Отправив рапорт, генерал Скобелев вскоре передал Шипкинский отряд другому офицеру и выехал на правый фланг армии, куда ему было приказано явиться. Он принял командование подвижным отрядом, в который входила Кавказская бригада. Это было вызвано тем, что турецкие войска, находившиеся в Виддине, перешли в наступление, 11 июля заняли Плевну и создали угрозу флангового удара по главным силам русской армии.

С отъездом Скобелева с Шипки там неослабно продолжались оборонительные работы. Подходили свежие части. В дальнейшем сюда должны были прибыть 5 дружин Болгарского ополчения с 9-фунтовой батареей — самой мощной в Дунайской армии, и занять позиции на Шипкинских высотах.

Обстановка резко менялась. Война вступала в новую фазу. Турецкая армия Сулеймана-паши, действовавшая против черногорцев, была перевезена морем в Энос, а оттуда начала движение по железной дороге к Андрианополю.

Благоприятный момент для стремительного удара в глубь страны войсками передового отряда, по замыслу Гурко, был упущен. Как уже говорилось, этот план не нашел поддержки в «верхах». Теперь генерал И. В. Гурко пришел к выводу, что обособленное положение его отряда к югу от горного хребта небезопасно. Гурко отошел на Казанлык — ближе к Шипкинскому перевалу, предварительно разрушив железные дороги Ямболь — Андрианополь и Филиппополь — Андрианополь.

Утром 13 июля турки начали наступление на Ловчу. Это послужило сигналом для командования Дунайской армии о необходимости создания резервов. До середины июля великий князь Николай, опьяненный успехами передового отряда, и не вспоминал о резервах.

Теперь, с каждым часом приближения 40-тысячного войска Сулеймана, находящаяся в Болгарии с начала войны армия турок все больше активизировалась.

14 июля Главнокомандующий приказал генералу Н. Г. Столетову приступить к формированию шести новых дружин Болгарского ополчения.

15 июля Гурко просит разрешения Главкома перейти из узкой долины реки Тунджи на юг, в сторону противника потому, что в долине негде развернуться коннице — отряд прижат к крутым скатам Шипкинского Балкана.

«В случае наступления превосходящих сил противника, — писал Гурко, — всему моему отряду никакого другого выхода, кроме славной смерти, не предстоит».

18 июля почти вся армия Сулеймана-паши перешла в контрнаступление.

Генерал Столетов не забыл о своей встрече в румынском городе Плоешти с осетином-охотником, прибывшим из Сербской армии в Болгарское ополчение.

Когда до Эски-Загры, где стояли дружины, долетели отзвуки приближения передовых таборов многотысячной турецкой армии, Столетов послал поручика Петушкова в третью дружину. Она занимала позиции вдоль линии огородов на южной окраине города. Всего в Эски-Загре находилось 4 дружины, они составляли две пехотные бригады. На город наступали, как позднее выяснилось, 10 таборов низама и конница мустахфиза [13] Мустахфиз — турецкое ополчение, конница. — это почти в три раза больше, чем насчитывалось защитников Эски-Загры.

Поручик Петушков разыскал командира 3-й дружины Калитина и передал ему распоряжение генерала прислать в штаб ополчения охотника Караева с двумя другими дружинниками — по его выбору. Калитин в этот момент дописывал донесение о расположении боевого порядка своих рот — между первой и пятой дружинами.

— Караев будет послан сейчас. Прошу вас, поручик, передайте на словах генералу настоятельную просьбу — передвинуть к нам два орудия конной батареи Уральского полка. Вот, полюбуйтесь. — Павел Петрович взял Петушкова под локоть и вышел с ним из шалаша. — Полюбуйтесь, поручик, какой простор для огня шрапнельными гранатами! Лучшего места для батареи нет. Я полагаю, что главный удар атаки турки направят именно сюда — это самый короткий путь к центру города.

— Весьма возможно, — одобрительно кивнул Петушков. — Однако, господин подполковник, поспешите. Я лечу к генералу.

Они простились. Петушков поскакал на своей «чистой» монголке. Калитин послал вестового за Караевым.

По улице, ведущей к штабу ополчения, сновали конные вестовые, скрипели арбы водовозов, рысью мчались артиллерийские фуры с зарядными ящиками. Поручик не заметил, как его обогнали охотник Караев и унтер-офицер Фома Тимофеев, сопровождаемые коноводом. И когда Петушков влетел в кабинет Столетова с докладом о выполнении приказания, Дудар и Фома уже стояли навытяжку перед генералом.

— Вот так, други-охотники, — говорил Столетов. — Отправляйтесь с богом. Жду вас к рассвету.

Сгущались сумерки, когда Дудар и. Фома скакали на резвых конях в сторону турецкого лагеря. Сзади поспешал коновод Христо Бошков — из ополченцев-болгар. Столетов намеревался составить партию охотников из пяти конников, но Караев решил вести поиск вдвоем с Фомой — чем меньше, тем лучше. Генерал согласился.

В пути они часто останавливались, прислушивались к звукам ночи.

— А знаешь, Дудар, — тихо проговорил Тимофеев, — вот тут бы его и заарканить, учителя.

— Какого учителя? — удивился Караев.

— Турка, который будет нас учить балакать по ихнему. Разве ты забыл наш разговор?

— Не забыл. Но теперь не время. Нам приказано разведать, подошли или нет главные силы Сулеймана-паши. Дать точный ответ его превосходительству. А будем хватать «учителя», прихлопнут нас. Кто доложит генералу о турецкой силе? Скажи.

— Нет, Дудар, не прихлопнут. Сон мне хороший снился.

— Ну и чудак же ты, Фома!

Они шагом продвигались по долине роз, в стороне от большой дороги. Не доезжая версты три до деревни Средец, заметили линию огней — неприятельский лагерь. Эта линия охватывала пространство не менее, чем в десять верст.

— Сулейман здесь, — тихо проговорил Дудар.

Видно было, что турки не приняли особых мер охранения. Охотники совсем близко подошли к лагерю, но ни разу не наткнулись на разъезд или секрет.

Коновода оставили с лошадьми в небольшой впадине, сами пробирались вперед. Фома время от времени вынимал из кармана лоскуток от белой тряпицы и оставлял на земле, придавив камешком. Это — вешки для обозначения обратного пути.

В лагере врага горели костры. Дул слабый ветерок с юга, и до разведчиков доносился острый запах подпеченной на огне баранины. Слышалась протяжная, заунывная песня. Иногда хлопали одиночные выстрелы.

Дудар и Фома подползли к берегу Сюнтлийки — притоку Марицы. Шум говорливых волн сливался с приглушенными голосами.