Олег Капустин - Нефертити. Роковая ошибка жены фараона

Прошло стремительно шесть лет. Многое изменилось в Фивах за этот короткий срок. И это в столице страны, которая умудрялась не меняться в течение тысячелетий. Даже ночи в Фивах стали другими. Если раньше под покровом прохладной темноты многие фиванцы запросто гуляли напропалую в многочисленных тавернах и кабаках, а на узких улочках можно было под утро услышать только вопли пьяных, визг проституток да шум драки, затеваемой грабителями, то сейчас в самые глухие ночные часы слышался лишь скрип плохо смазанных колёс многочисленных подвод, которые медленно тащили неповоротливые волы. Сонные возницы, лениво позёвывая, с беспокойством всматривались в сереющее небо с уже гаснувшими крупными звёздами. Надо было спешить. К восходу солнца фрукты и овощи, утки и гуси, прочая снедь и живность должны были быть разложены по подносам жрецов нового божества империи — Атона. Именно ему был возведён в кратчайшие сроки огромный храм на одной из главных площадей города прямо напротив обиталища прежнего верховного бога страны — Амона.

Вот в эту ночь жрецы бога Амона в потрёпанных белых одеяниях столпились на гранитных ступеньках у входа в свой полузаброшенный храм и с тоской смотрели на бесчисленные повозки, везущие богатейшие жертвоприношения чужому богу.

— Надо же, — проворчал один из жрецов, возвышающийся над прочими на целую голову, — дожили! Великий Амон не имеет и сотой доли того, что буквально сыплется на ещё совсем недавно никому не известного Атона.

— Ты что, хочешь, чтобы тебе на базарной площади отрубили топором башку с неосторожным языком и потом сожгли на костре или бросили твой труп собакам? — прогнусавил старик, опирающийся на позолоченный посох.

— О боги праведные! Опять они здесь! — вдруг взвизгнул тоненьким голоском молоденький жрец и резко подался назад, расталкивая своих собратьев.

Между стенами двух храмов по ярко освещённой луной дороге, где только что проехали подводы, двигались три странные белые фигуры. Они словно скользили над землёй. Послышались глухие утробные завывания. Человек или зверь не могли издавать таких звуков, леденящих кровь живых людей. Жрецы отпрянули назад, но всё же сдержались. Они не убежали сломя голову в храм, захлопнув за собой кедровые ворота. Вскоре к чёрной гранитной лестнице, ведущей в прибежище Амона, подлетели три полупрозрачные белёсые тени. Жрецы смотрели на них, и их бритые головы покрывались обильными капельками пота, ярко блестевшими в лунном свете. Перед живыми людьми стояли полупрозрачные видения, очень похожие на Пасера, Небуненеса и Ментухотепа. Видения были в жреческих одеяниях и держали свои отрубленные бритые головы в руках.

— Никогда мы не обретём спокойствия, — хором завывали распухшими ртами страшные головы, — отомстите за нас, братья. Не дайте извергу, захватившему власть в стране, восторжествовать.

Жрецы бросились в храм. Слушать подобные речи было значительно опаснее, чем встречаться с привидениями.

— О, братья, отомстите за нас! — жуткими голосами стонали заговорщики, казнённые и сожжённые шесть лет назад на том самом месте, где сейчас гордо возвышался храм новому божеству — Атону...

Шесть раз разливалась река, которую древние египтяне величали Большим Хапи, с того памятного всем кровавого мига, когда с деревянных плах полетели головы заговорщиков. Шесть раз с тех пор загорелые поселяне собирали обильные урожаи. Всё текло своим чередом, установленным в начале времён самими богами. И в жизни страны эти шесть лет были просто одним кратким мгновением. Разве сравнишь его с несколькими тысячами лет, которые прожили люди в этом огромном оазисе посреди пустыни, раскинувшемся узкой полоской вдоль берегов одной из самых длинных на планете рек.

Однако за прошедшие шесть лет многое изменилось в столице могущественнейшей империи. На просторной площади перед храмом Амона был возведён необычный дом бога Атона. Такого храма ещё не видели фиванцы. Он был без крыши, но с многочисленными каменными алтарями, на которых каждый день утром — при восходе — и вечером — при закате солнца — приносили обильные жертвы жрецы нового божества во главе с самим фараоном, бывшим царевичем Аменхотепом, а теперь законным соправителем своего больного отца. Он обладал фактически абсолютной властью над всем Египтом. То, что у нового правителя есть свой бог, никого не удивило. Ведь почти в каждой деревне по всей стране, растянувшейся на многие тысячи километров вдоль медленно текущей великой реки, были свои местные божества, но их жителям и в голову не приходило отрицать существование других божеств, часто намного более могущественных. Но по стране ходили странные, а с точки зрения простого люда просто дикие слухи, что молодой фараон не признает иных богов кроме своего Атона. И все знали, что Хеви-младший не выделял из казны ни одного дебена драгоценных металлов в пользу храмов других богов, всё шло его обожаемому Атону, которого изображали как-то странно: в виде простого круга с царской змеёй впереди и множеством лучей с кистями человеческих рук...

В это утро предрассветные часы во дворце соправителя фараона и его жены были, как всегда, суматошными. Сонные слуги, натыкаясь друг на друга, в сером полумраке многочисленных коридоров ждали выхода молодой царственной четы. В спальне Хеви-младший покорно отдал длинное тощее тело в руки слуг, торопливо готовящих повелителя к торжественному выходу. Вместе с ними вокруг царевича суетился и Туту. За прошедшие пять лет он очень располнел, но остался таким же проворным и сметливым. Хеви так привык к его круглой физиономии, что, не появись она перед ним рано утром, когда он, проснувшись, потягивался в постели, это привело бы его в крайнее изумление. Но Нефертити терпеть не могла жирную, наглую, всегда потную рожу писца с хитрыми маленькими, как у свиньи, глазками.

— Опять эта свиноподобная морда трётся у нашей постели, — выругалась и в это утро царица, — мне ванну принимать, а он тут вертится.

— Да не обращай ты на него внимания, — махнул вяло рукой Хеви, потягиваясь во весь свой длиннющий рост. — Ты же не стесняешься попугая или обезьянку. Так и на него смотри просто как на очень смышлёную мартышку, — засмеялся он. — Туту, хочешь орешек? — кинул любимое лакомство домашних обезьян соправитель фараона своему самому приближенному чиновнику.

— Угу-угу! — закричал, подражая обезьяне, Туту и начал так ловко подпрыгивать, изображая звериные повадки, что его повелитель захохотал. Улыбнулась и Нефи.

— Это не царские покои, а какой-то проходной двор, — махнула рукой главная жена правителя Египта и, зевая, обнажённая, пошла принимать ванну в соседнюю комнату.