Олег Капустин - Нефертити. Роковая ошибка жены фараона

— Правильно! — воскликнул Хеви, радостно улыбаясь. — Я поплыву по реке, и Атон сам даст мне знак, где возвести его город. Ты умница, Нефи, хорошо, что я включил тебя в государственный совет. Ты умнее всех моих вельмож, вместе взятых. — И фараон побежал по лестнице вниз, чтобы тут же начать диктовать свои указания.

Нефертити осталась одна на балконе. Грустно улыбаясь, она смотрела на мерцающий огнями родной город. Ей не хотелось покидать его. «Но ничего не поделаешь. Долг царицы думать о всей стране, а не только о себе», — подумала она и вздохнула.

Она не спеша пошла вниз. Ей очень хотелось спать. Прошедший день выдался утомительным. Уходя с балкона, Нефи помахала городу рукой. Царица неторопливо спускалась вниз по мраморной лестнице, её провожали отдалённый шум трещоток ночных сторожей и глухие завывания шакалов, снующих у стен города в эти ночные часы. На душе у Нефи было тревожно: как-то сложится жизнь в новой столице?

Восемь лет пролетело незаметно с того в высшей степени драматического момента, когда умер фараон Аменхотеп Третий, а его сын Эхнатон по совету своей жены Нефертити неожиданно для всех подданных решил перенести столицу страны в никому не известное место на юге Заячьей области на восточном берегу Большого Хапи. Новый центр обширной империи, названный Ахетатоном {74}, развивался стремительно и поражал всех, кто прибывал в него, размерами, роскошью многочисленных дворцов и благоуханием густо-зелёных садов. Это чудо сотворили своими умелыми руками многочисленные строители, архитекторы, садоводы и прочие ремесленники, согнанные в огромную пустынную котловину со всей страны по приказу молодого фараона. Здесь они работали не покладая рук день и ночь. Зато в прежней, покинутой столице жизнь замерла. Хотя невнимательному наблюдателю могло поначалу показаться, что Фивы почти не изменились. Но это только на первый взгляд. Стоило только пройтись по центральным улицам, чтобы увидеть, что огромный город словно вымер.

Особенно это бросалось в глаза тому, кто бывал в столице Египта в прежние, благополучные для неё времена. Теперь, через восемь лет после столь печального для огромного города, да и для всей страны решения Эхнатона, прогуливаться по живописным совсем недавно улочкам заброшенной столицы было просто жутко. В Фивах было жарко и душно. Раскалённый ветер, каждый год в это время дующий с ураганной силой над долиной Нила, нёс из пустыни мелкозернистую, желтовато-серебристую песчаную пыль, забивающуюся в любые щели. Фиванцы старались не выходить в эти дни на улицы. Так продолжалось несколько недель с небольшими перерывами каждую весну. Но именно сейчас особенно зловещими казались завывания раскалённого ветра, который гулял по пустынным, заброшенным людьми кварталам, населённым восемь лет назад многочисленными ремесленниками, обслуживающими в прежние времена людный и взыскательный двор фараона Аменхотепа Третьего. Весь трудовой люд был давно уже согнан со своих обжитых мест и надрывался в Ахетатоне, ублажая молодого фараона с его новым двором и его многочисленных временщиков, как мириады мух, облепивших новую столицу, словно это было стадо тучных коров на пастбище в жаркий летний день. Сотни и сотни плосковерхих домов стояли в старой столице пустыми. Розовая и жёлтая штукатурка во многих местах обвалилась, обнажив серые сырцовые кирпичи, которые тоже стали крошиться на солнце. Скрипели на ветру двери, навевая на случайных прохожих жуткую тоску.

Из пустых фиванских ремесленных кварталов ветер, стремительно промчавшись по кривым улочкам города, врывался в покинутые дворцы, когда-то самые роскошные в подлунном мире. Сейчас по пустынным залам, украшенным филигранной росписью и живописными керамическими панно, тихо ступали шаркающей походкой немногие старые слуги, брошенные здесь, как и всё окружающее великолепие, на произвол судьбы. Золотые пластины и драгоценные камни, которыми обильно украшались в прежние благополучные времена стены и мебель дворцов, были уже давно выломаны и похищены. Теперь в парадных залах собирались не многочисленные придворные, а лишь летучие мыши, висящие гроздьями на балках под высокими потолками. Раскалённый ветер пустыни со свистом бесцеремонно врывался в окна, перекатывая маленькие барханы сухого горячего песка по мраморным полам. У местных жителей было такое впечатление, что их когда-то процветавший город стремительно превращается в пустынный некрополь.

Но особенно сильно разруха и запустение бросались в глаза в огромном храме Амона, построенном словно по иронии судьбы из массивных глыб камня, как думали его гордые строители, на долгие тысячелетия. Когда-то храм торжественно величали «храмом, воздвигнутым на миллионы лет». А сейчас он имел такой жалкий, заброшенный вид, словно по нему прошлась армия злобных и жадных завоевателей. Всё, что можно было сломать или утащить, было сломано и утащено. Похитили не только утварь, но даже то, что вынести из храма можно было с превеликим трудом: начиная с высоких кедровых ворот до потолочных балок. Они были выломаны и увезены. В Египте очень ценилось дерево. Если раньше в святыню Амона допускались только избранные жрецы, то теперь по храму мог гулять любой желающий. Под ногами потрескивали обломки разбитых кувшинов и мелких статуй проклятых молодым фараоном божеств. Стены и колонны, покрытые многочисленными барельефами с рисунками и иероглифами, были обшарпаны и безжалостно изуродованы, особенно там, где изображались Амон и прочие прежние боги. Любое упоминание о них и даже просто само слово «бог» грубо стесали старательные посланники нового фараона, фанатичные ревнители новой веры. И здесь, как и во многих других местах, тоже завелись летучие мыши, висящие днём под изуродованными потолками. А по загаженным мраморным полам бегали беспризорные собаки и шакалы, перебравшиеся в храм из пустыни, да шелестели по песку змеи. Поэтому сюда даже днём из фиванцев мало кто забредал.

Но сегодня сон летучих мышей, змей, собак и шакалов потревожили громкие грубые голоса и тяжёлые шаги небольшого отряда воинов. Они привели в храм только что пойманного в городе бывшего жреца Амона.

— А ну показывай, где спрятаны ваши сокровища?! — проорал резким голосом Санх, предводитель воинов, высокий детина с большим животом и длинными, как у гориллы, волосатыми руками.

Дело в том, что и разбойники прежней столицы, и приезжающие в город по разным делам представители центральной, столичной администрации лелеяли одну и ту же золотую мечту — найти сокровища храма Амона, которые копились столетиями. Особенно жаждал добраться до них главный визирь империи Туту. Жадный и злобный, он никак не мог примириться со странным с его точки зрения положением: где-то в подвластной ему стране находятся огромные сокровища, а он, правая рука фараона, фактически безграничный властитель империи, не может до них добраться. И визирь обеих земель в очередной раз прислал в старую столицу отряд своих воинов, или, как их ещё называли в народе, «стервятников Туту», с одной только целью — любой ценой напасть на след исчезнувших сказочных богатств.