Олег Капустин - Нефертити. Роковая ошибка жены фараона

— Бороться! — прохрипел Дуафу. — Только в борьбе не на жизнь, а на смерть с погаными еретиками наше спасение!

— Но ведь во главе их сам фараон?!

— Эхнатон уже давно перестал быть нашим царём, — ещё громче проговорил главный жрец. — Он хуже азиата, ворвавшегося в нашу страну. У нас нет выбора. Мы должны его уничтожить. И не только его, но и всю его семью. Эти дерзкие выскочки из провинции погубили страну. Смерть им!

Дуафу замолчал. Сказать подряд столько слов было на пределе его старческих возможностей. Он снова впал в забытье. В комнате наступила тишина. За плотно прикрытыми ставнями слышались усиливающиеся завывание раскалённого ветра пустыни и скрежет длинных сухих листьев пальм в саду у пруда. У изголовья старика потрескивали горящие высокие жёлтые восковые свечи. Резко пахло курящимися в серебряных плошках аравийскими смолами и медовым запахом плавящегося воска. Вдруг у закрытых ставнями окон домика послышались громкие бесцеремонные шаги группы людей. Дверь комнаты распахнулась. Порыв ветра погасил огоньки многих свечей.

— Где здесь главный жрец этого лжебога Амона? — раздался бесцеремонный хриплый бас Санха, командира отряда «стервятников Туту».

Воин остановился перед кроватью, на которой лежал старик, и упёр мощные волосатые руки в бока.

— Этот старикашка и есть главный жрец?

Между кроватью и громилой в алом хитоне встал высокий и худой Хаемхат.

— Как вы все смеете вторгаться к нам, когда мой отец при смерти?! Неужели вы сами это не видите? Имейте уважение к старости! — воскликнул жрец.

— Прочь отсюда! — отмахнулся от него, как от мухи, Санх.

Хаемхат кубарем отлетел в угол комнаты. Воин шагнул к кровати.

— Эта старая черепаха не помрёт, пока не скажет, где спрятаны сокровища храма, — проговорил Санх, нагибаясь. — А если он не захочет открыть нам тайну сокровищ, то вместо мумификации мы просто сдерём с него, ещё живого, его морщинистую шкуру, натянем её на статую Амона и поставим это чучело в поле отпугивать птиц. Хоть какая-то польза будет и от старикашки, и от Амона.

Воины, вошедшие за своим предводителем, загоготали.

Но нагнувшийся к кровати Санх внезапно отпрянул. Дуафу открыл глаза. Он всмотрелся в командира «стервятников Туту», и в его взгляде словно блеснула молния.

— Ты кто такой? — неожиданно громко спросил, поднимаясь с ложа, жрец.

В этой худой, даже костлявой фигуре, в надменном лице человека, привыкшего повелевать, было столько внутренней силы и властности, что Санх неожиданно для себя самого подтянулся и по-военному коротко ответил:

— Санх, командир особого отряда верховного визиря обеих земель Туту.

— Ты оскорбил нашего бога, Санх, поэтому сегодня ты умрёшь. Но перед позорной смертью ты лишишься своего поганого языка, — отчеканил главный жрец Амона. — А теперь пошёл вон!

— Ах ты мокрица! — зарычал в ответ опомнившийся верзила.

Казалось, вся шерсть на его теле встала дыбом, как на огромной горилле.

— Да я тебя прихлопну, как таракана, и займусь твоим сынишкой, уж он-то всё нам выложит. — И Санх взмахнул рукой, но тут почувствовал, как два копья впились ему в грудь, а третье упёрлось прямо в горло под кадык.

«Стервятники» и не заметили, как откуда-то из темноты комнаты появились жрецы в отрепьях, но с великолепным оружием в руках. Они окружили самоуверенных воинов и ждали сигнала верховного жреца Амона, чтобы наброситься на наглецов и святотатцев.

— Только не здесь, — сказал Дуафу жрецам и вновь приказал Санху: — Пошёл вон!

«Стервятники Туту» буквально вылетели из маленького домика и побежали прочь. Раскалённый ветер пустыни завывал у них над головами, хлестал ветками деревьев запущенного сада, и им казалось, что возникшие, как привидения, из темноты жрецы гонятся за ними и вот-вот пронзят копьями, а потом изрубят на мелкие кусочки. Только когда воины пробежали несколько кварталов по городу, они опомнились и огляделись.

— Да нет никого! — воскликнул Санх и протёр красные от пыли и постоянного пьянства глаза. — Может, нам это просто привиделось? Эти колдуны, рассказывают, могут и не такое!

Но тут он опустил глаза и потёр грудь. Хитон был разорван, и кожа расцарапана наконечниками копий. Горло тоже саднило. Там под кадыком был неглубокий порез.

— Нет, они точно чуть не проткнули нас копьями. — Санх грубо выругался. — Но ничего, я пошлю папирус Туту. Он пришлёт подкрепление, и тогда я вверх дном переверну весь этот поганый городишко. А старую обезьяну, величающую себя верховным жрецом Амона, я подвешу за ноги на центральных городских воротах и заставлю всех прохожих плевать в её мерзкую морщинистую рожу.

Командир «стервятников Туту» погрозил волосатым кулаком в сторону полуразвалившегося храма Амона, и вся компания, словно стая напуганных собак, поджав хвосты, направилась в таверну на центральном базаре промочить пересохшие глотки вином и пивом. Они и не догадывались, что величественный старик, так их напугавший, покачнулся, как только Санх со своей компанией выскочил из домика, и рухнул навзничь. Когда Хаемхат подбежал к отцу, тот уже не дышал.

— Я сделаю всё, что ты мне завещал, отец, клянусь Амоном! — воскликнул сын. — И последний твой приказ будет выполнен сегодня же. — Он пристально посмотрел на жрецов с оружием в руках, столпившихся вокруг.

Жрецы склонили до земли бритые головы в знак того, что все поняли, и бесшумно вышли из комнаты. Участь «стервятников Туту» была решена. Те в это время вовсю пьянствовали в таверне. Им казалось, что опасность миновала, только иногда они вздрагивали, когда из-за прикрытых ставнями окон с улицы доносился слишком громкий тоскливый вой ветра. Они гуляли до ночи, пока все посетители не разошлись, а хозяин таверны и слуги не начали засыпать буквально на ходу. Полупьяные воины, которых, конечно, не могла свалить с ног небольшая пирушка, лениво почёсываясь, потягиваясь и смачно переругиваясь, вышли из домика на базарную площадь.

Она была пуста. Луна светила сквозь пыльные тучи, продолжающие нависать над городом. На зубах воинов заскрипел песок. Пошатываясь и отплёвываясь, они побрели к находящемуся неподалёку дому, который превратили в свою казарму. И тут из темноты переулков, выходящих на площадь, выскочили, как привидения, люди с копьями и мечами. В тусклом лунном свете Санх узнал по бритым, без париков головам жрецов Амона. Командир «стервятников Туту» отдал приказ воинам сгруппироваться вокруг него. Опытные солдаты проворно выстроились в небольшой круг. Но это им не помогло. На них полетели широкие сети, и через несколько мгновений боевой строй превратился в кучу извивающихся тел. Жрецы проворно орудовали копьями и боевыми топорами. Вскоре в живых остался только Санх. Но и он, получив тяжёлый удар по затылку дубинкой, на несколько мгновений потерял сознание. Когда он очнулся, то почувствовал, что связан по рукам и ногам, а в рот ему всунули какие-то деревяшки. К Санху склонилось двое. У одного жреца в руках были длинные щипцы, у другого широкий короткий нож. Санх успел последний раз в жизни выругаться, и тут же почувствовал, как щипцы схватили его язык и вытащили наружу. Блеснул нож, и через мгновение язык командира «стервятников Туту» был в руках жреца. Он поднял его над головой и громко проговорил: