Олег Капустин - Нефертити. Роковая ошибка жены фараона

— Ваше величество, ваша сестра Неземмут погибла от стрел заговорщиков, — сообщил один из придворных фараону, кинувшись ему в ноги.

Эхнатон подошёл к передним носилкам и внимательно осмотрел тела, пригвождённые к креслам.

— О великий Атон, — обратился фараон к солнцу, уже стоявшему в зените, — ты через мою сестру спас меня для того, чтобы я и дальше выполнял беспрекословно твою волю и распространял твоё царство по всей земле. Да возблагодарим же все нашего сияющего повелителя! Поверь мне, великий Атон, я с удвоенной, нет, с удесятерённой силой продолжу уничтожать всех тех, кто смеет противиться твоей воле! Я не пожалею никого. Если для того, чтобы ты воссиял не только на небосклоне, но и в умах каждого человека на земле, нужно будет перебить половину моих подданных, я сделаю это, не колеблясь! Да будет воля твоя всегда!

После этих слов все придворные, воины и горожане опустились на колени в горячую, смоченную во многих местах ещё не запёкшейся кровью пыль и начали истово молиться Атону. Когда они благоговейно распростёрлись на земле, то стало невозможно отличить живых от мёртвых на огромной припортовой площади. Нефертити молилась, стоя рядом с Эхнатоном, простирая руки к солнцу. Она смотрела на погибшую сестру, на мёртвых и живых, распростёртых вперемежку, и мысль о бессмысленной жестокости этого противоборства, которое затеял её муж, не покидала её, мешая сосредоточиться на горе, вызванном потерей сестры и любимого человека.

«Почему мы все, дети одной земли, страны Большого Хапи, должны страдать и даже убивать друг друга по прихоти какого-то человека, ослеплённого дикими идеями и видениями, пусть даже он и фараон? Неужели я не смогу остановить его, пока вся моя страна не погрузилась в хаос?» — впервые подумала Нефертити и отстранение, как на чужого, взглянула на стоявшего рядом мужа.

Неподалёку от серых, замшелых, оплетённых диким виноградом и хмелем каменных стен главного и самого старинного города Финикии Библа {75}по узкой, замысловато петляющей тропинке, спускающейся к морю, шёл высокий худой человек в белой льняной тунике. Поверх неё был наброшен такого же цвета шерстяной плащ, живописными крупными складками спадающий к загорелым ногам, обутым в позолоченные кожаные сандалии. Только по ним и по золотой серьге в левом ухе, горящей алым цветом драгоценного камня, можно было понять, что это очень знатный человек. Чуть в отдалении рысцой семенили слуги в пёстрых шерстяных туниках с мухобойками, опахалами из страусовых перьев и складным стульчиком, богато украшенным слоновой костью и серебром. За слугами не спеша, полные собственного достоинства, вышагивали воины с короткими копьями, лёгкими маленькими круглыми щитами и боевыми бронзовыми топорами, заткнутыми за широкие кожаные пояса из буйволиной кожи. По многочисленному сопровождению любой, кто увидел бы эту процессию, мог легко догадаться, что идёт Риб-адди, царь Библа собственной персоной.

— Осторожней, ваше величество, здесь очень скользко после дождя! — угодливо проговорил, подбегая к своему властелину, один из слуг, стараясь поддержать его под руку.

— Я ещё не старик, чтобы меня вести под локти, — раздражённо отмахнулся Риб-адди.

Он прогуливался по обширной оливковой роще, раскинувшейся под стенами города. Она принадлежала царю, как и остальное приусадебное хозяйство, расположенное неподалёку. Риб-адди неторопливо шагал по рыжей каменистой земле. Вокруг высились корявые серо-чёрные деревья. После недавнего дождя их кора приобрела блестящий, грифельный оттенок. Прутики почти безлистых ветвей были густо усыпаны мелкими матово-зелёными плодами. Урожай оливок был хорош, но это не радовало царя. Его семитское, смуглое горбоносое лицо с короткой полуседой бородкой клинышком было озабочено. Над Библом нависла смертельная опасность. Многочисленные полудикие орды хеттов, объединённые железной волей и свирепым нравом их вождя Суппилулиумы, уже завоевали все земли на севере от Библа и за финикийскими горами. Последним пало царство Митанни в верховье одной из двух великих рек, текущих на юг. И теперь хетты вместе с подлыми мелкими князьками, переметнувшимися к победителям, грозились захватить все финикийское побережье со старейшими и богатейшими городами этой страны: Библом, Тиром и Сидоном.

Риб-адди уже давно предлагали перейти на сторону Суппилулиумы, но царю, выросшему в Египте и воспитанному на культуре этой великой страны, было просто противно подчиниться какому-то грязному горцу, сплошь заросшему чёрной густой щетиной.

— Нет, лучше умереть, чем пресмыкаться перед варварами! — произнёс вслух библский царь, спускаясь по узкой тропинке к морю.

Он ещё надеялся на помощь своей второй отчизны. Правда, за последние десять лет, что прошли как-то незаметно после смерти старого фараона Аменхотепа, на берегах Большого Хапи произошло столько неожиданных коренных изменений, что продолжать верить в незыблемую мощь древней африканской державы мог только царь Библа, кровно и неразрывно связанный с нею. Риб-адди хоть внешне и был вылитый азиат, но душой прирос к Египту намертво. Он даже подумывал бросить свой город-царство и перебраться на юг, на свою, как он считал, истинную родину. Но его не просто беспокоило, а поражало и ставило в тупик то, что творил, иначе нельзя было выразиться, молодой фараон. Запретить всей стране молиться древним богам, а тех, кто пытался протестовать, уничтожать, как лютейших врагов, — это было просто непостижимо! Риб-адди хорошо понимал, что он не сможет унижаться перед ненормальным правителем, как это делали мерзкие простолюдины, обступившие сейчас египетский трон.

Поэтому и смотрел с такой тоской на оливковую рощу царь Библа.

— Доживу ли я до следующего урожая? — задавал он сам себе вопрос.

Деваться было некуда. Правда, один из мудрых советников предлагал ему третий выход: основать где-нибудь на берегу этого тёплого, благословенного моря новый город, подальше и от сумасшедшего фараона, и от кровожадного вождя хеттов. Но это не делается вот так запросто. Нельзя в одночасье подняться и поплыть в никуда. Нужно найти место для нового города, построить там крепость, где разместятся воины и ремесленники, дать им обосноваться на новом месте, а потом уже и переезжать самому со всем хозяйством и многочисленной челядью. Но времени на всё это не было. Риб-адди отлично понимал, что Суппилулиума, как и он, внимательно следит: как поведут себя египтяне? Ведь хетты не просто захватили столицу царства Митанни и подчинили себе верного союзника Египта, раньше господствующего в верховье великих рек Месопотамии. Царь хеттов посадил на цепь, как собаку, царя поверженного государства Тушратту, родного брата бабушки правящего сейчас фараона, и держал его в клетке у входа в свой шатёр, показывая со смехом всем посетителям. Если в ближайшие месяцы властитель Египта не пришлёт сильного войска для мести, проглотив это тягчайшее оскорбление со стороны дикарей, то свирепых горцев уже ничто не остановит. «Тогда с Египтом, этим колоссом на глиняных ногах, никто считаться не будет. А меня, его верного союзника, просто разорвёт на куски вся эта стая диких горных медведей и пресмыкающихся перед ними шакалов, моих соотечественников», — грустно подумал Риб-адди.