Олег Капустин - Нефертити. Роковая ошибка жены фараона

Он остановился на самом краю утёса и огляделся. Осенний день был тёплым и ясным. Тёмно-фиолетовые тучи недавно рассеялись. Свежий морской бриз угнал их клочковатые остатки за высокие скалистые горы, высившиеся на востоке. Дождь, шедший несколько часов подряд, закончился. Пахло мокрой кедровой хвоей. Густые тёмно-зелёные, а местами почти чёрные вековые леса, одно из главных богатств Библа, — ими заросли все горы до скалистых, покрытых снегом макушек — стояли под лучами солнца матово-глянцевые, словно умытые. Царь глубоко вдохнул воздух со столь знакомым ему с детства, любимым ароматом родной земли и стал смотреть на салатного цвета волны, мерно накатывающиеся на прибрежные скалы. Риб-адди помнил, как он ещё мальчишкой прибегал сюда наблюдать за таинственной жизнью моря. Ему очень нравилось всматриваться в разбивающуюся о крупные зубчатые камни волну. Он видел в переливающейся под яркими лучами солнца водоворотах и ярко-синие, и белые, и светло-коричневые блики. Резко пахло морской солью и йодистым густым запахом выброшенных на берег темно-зеленых водорослей. Сейчас царь словно перенёсся в то беззаботное время. Он поднял голову, улыбаясь, и там, где зелёный цвет прибрежных вод резко переходил в густой тёмно-фиолетовый, неожиданно увидел большой военный египетский корабль под широким прямоугольным оранжевым парусом. Судно стремительно входило в гавань порта.

— Наконец-то! — выдохнул обрадованно царь Библа и почти бегом бросился обратно в город, уже не обращая внимания ни на оливковую рощу, ни на частые лужи, попадающиеся ему под ноги на рыжей почве каменистой извилистой тропинки.

Через час он уже встречал в своей резиденции, гордо высившейся в центре города, посланника фараона. Царь принимал египтянина в малом зале для деловых приёмов. Здесь не было ни трона, ни массивных колонн, да и присутствовала при встрече только немногочисленная свита. Посланец фараона, завёрнутый, как в кокон, в белые льняные одеяния, поверх которых он надел ещё и пурпурное шерстяное покрывало, бухнулся перед царём Библа на колени, выполняя все строго необходимые формальности приветствия чужого главы государства. Встать невысокий толстенький чиновник уже не мог, он совсем выбился из сил. Риб-адди поспешил ему на помощь и под локоть помог приподняться с колен высокопоставленному представителю своего повелителя.

— Ох-хе-хе, ваше величество, — вздохнул египтянин, — укачало меня совсем это треклятое плавание. Вот вроде и спустился на твёрдую землю, а всё равно кажется, что под ногами деревянная палуба гуляет туда-сюда и под ней разверзлись хляби морские на наше устрашение.

— А вы присаживайтесь-ка, уважаемый Амисеб, вот сюда, в кресло. — Риб-адди усадил толстяка и прикрикнул на слуг: — Подложите побольше пуховых подушек и принесите горячего вина с пряностями! Гость, я смотрю, простудился совсем на морском-то ветру.

— Ой, не говорите, ваше величество, — кряхтел довольный чиновник, потягивая из большого серебряного кубка горячее вино. — Промочил нас до костей холодный дождь, когда мы уже подплывали к вашей гавани. И куда только меня, верного пса нашего великого божественного повелителя, да живёт он тысячу лет, и его преданнейшего помощника, всеми уважаемого визиря Туту не заносит судьба.

Пока государственный муж с удовольствием потягивал горячее сладкое винцо, жалуясь на превратности судьбы, царь Библа раскрыл послание фараона и письма его жены Нефертити и визиря Туту. Вести были неутешительные.

— Будь проклят тот день, когда я стал подданным египетского фараона! — выкрикнул Риб-адди, разрывая и отбрасывая папирусы, которые только что внимательно прочитал. — Они что в Фивах, ослепли или окончательно с ума сошли? Ведь дело идёт о жизни и смерти не только города Библа, а всей египетской империи!

Посланник фараона от неожиданности выпустил из рук серебряный кубок, который со звоном покатился по белому мраморному полу.

— Вы что же, ваше величество, такое о нашем божественном повелителе говорите?! — замахал он короткими руками, на которых блестели многочисленные перстни и кольца. — Да у вас язык отсохнет! Боги вас покарают!

— Какие боги? — подбежал вплотную к Амисебу царь Библа. — О каких ты богах толкуешь? Ведь твой ненормальный повелитель запретил молиться всем богам кроме своего Атона.

Лицо Риб-адди было страшно, глаза вылезли из орбит.

— Заниматься такими делами, настраивать против себя своих подданных, толковать о покорности всех царей Азии, когда полчища хеттов уже готовы подойти к границам его родины, может только окончательно сошедший с ума человек. Он что, не понимает, что стоит на краешке бездонной пропасти и даже ногу поднял, чтобы шагнуть туда?! Ведь Библ и всё морское побережье вплоть до долины Большого Хапи эти горные медведи захватят за несколько месяцев. И тогда надменные египтяне столкнутся нос к носу с мощным, отлично вооружённым, огромным войском азиатов. И неизвестно, кто победит в предстоящей схватке. Разве фараон забыл, как несметные азиатские орды опустошили его страну несколько столетий назад и скольким поколениям его предков с огромным трудом и большой кровью пришлось освобождать свою родину?

— Вы сошли с ума, ваше величество, — пробормотал Амисеб.

— Это твой повелитель давно свихнулся, — махнул рукой царь и стал тяжело хватать посиневшими губами воздух.

Он разорвал на груди тунику, ему трудно было дышать.

— — Амисеб, передай своему повелителю, что Риб-адди, царь Библа, погибнет достойно. Я не предам тех, союзом с которыми гордился всю жизнь и на языке которых говорю так же хорошо, как и на родном. А вот фараон меня предал, да и что можно было ожидать от этого выродка, сына волчицы Тии, отравившей тестя, великого фараона Тутмоса, и старшего брата своего мужа, Яхмоса. Пошёл вон, Амисеб, чтоб больше я тебя не видел, не то велю посадить на кол, а в рот засуну обрывки письма твоего дурака-повелителя. — Царь упал в кресло и впился пальцами себе в грудь так, что у него заболело сердце.

Египетский чиновник опрометью выскочил из царских покоев. Такого он никак не ожидал услышать от ближайшего и вернейшего союзника своей страны в Азии.

Амисеб со всей своей многочисленной свитой целую неделю переправлялся через финикийские горы на восток. Лошади и ослы, нагруженные тяжёлыми мешками, шли не спеша гуськом по узеньким козьим тропам. Изредка кто-нибудь из них оступался и, увлекая за собой лавину мелких и крупных камней, падал в бездонную пропасть под истошные дикие вопли как животных, так и их погонщиков. Египетский чиновник за эту проклятую неделю заметно похудел. Он боялся сесть даже на самого смирного ослика и плёлся в конце каравана, поддерживаемый слугами, едва передвигая ноги. Амисеб надел на себя столько шерстяного полотна, что был похож на пурпурный кокон. На ноги ему пришлось надеть непривычные для египтян кожаные хеттские сапоги с загнутыми вверх носками. Они страшно тёрли его изнеженные ноги. Маленький толстый коротышка с дрожащими жирными щеками медленно ковылял, спотыкаясь чуть ли не о каждый камешек на тропе, и поминутно издавал испуганные вопли.