Олег Капустин - Нефертити. Роковая ошибка жены фараона

Фараон вёз на судах своего каравана богатую добычу и тысячи пленных, будущих рабов. Несколько десятков из них будут принесены в жертву богу Амону и фараону Тутмосу Третьему, великому полководцу, после своей смерти вошедшему на равных в многочисленную семью египетских богов. Его внук, Тутмос Четвёртый, задумал поставить перед главным храмом столицы {37}огромную статую своего деда, несколько десятков лет пролежавшую на берегу Нила. Он уже велел в своём послании из Азии, чтобы статую отреставрировали, приготовили пьедестал с полагающимися надписями. Когда победоносные войска прибудут в столицу страны Фивы {38}, то праздник триумфальной встречи с повелителем Египта следует совместить с установкой статуи великому и славному основателю нынешней огромной египетской империи. Правда, фараона обуревали сомнения: справятся ли чиновники вовремя с его заданием? Уж больно столичная знать разжирела и размякла, проживая в Фивах без бдительного ока и тяжёлой руки правителя обеих стран Египта. Ведь последние десятилетия фараоны почти всё время были вынуждены проводить в непрерывных походах на севере или юге. Невозможно править такой гигантской империей, сидя безвыездно в стовратных Фивах, к чему призывали глупые ревнители старинных обычаев. А главный столичный архитектор Небуненес, выходец из очень знатного, кичащегося свой древностью рода фиванских номархов, дальний родственник самого фараона, обладатель большого живота и малых познаний в искусствах и строительном деле, мог не справиться даже с таким простым поручением: установить уже законченную каменную статую на пьедестал. Правда, статуя была огромна — высота почти 32 метра {39}. От этого фараон волновался и хмурил свои прямые чёрные брови с пробивающейся сединой, которую старательно закрашивал по утрам парикмахер.

«Позор будет на весь свет, если с установкой памятника что-либо произойдёт, — думал правитель огромного государства. — Собрал гостей и подданных со всех стран, а потом взял и опозорился прилюдно! Эти аристократы порой просто невыносимы со своими претензиями и вялой беспомощностью. Как мне надоело с ними нянчиться, ублажая их родовую спесь!» — думал Тутмос, морщась, словно от зубной боли.

Между тем солнце поднималось всё выше. Непокрытую голову фараона стало припекать. Палуба под ногами становилась всё горячее. Запахло чуть горьковатым запахом плавящейся в лучах светила смолы ливанского кедра, из которого недавно у берегов Финикии был построен этот великолепный боевой корабль. Фараон поднял руку. Рядом с ним мгновенно вырос вышколенный смуглый слуга. Ничего не говоря, Тутмос указал себе на голову. В мгновение ока на неё был водружён голубого цвета парик, который мог носить только фараон. В столице вместо слуг ему будут прислуживать самые высокие вельможи страны, но царь Египта знал на своём опыте, насколько нерасторопны разжиревшие аристократы, отвыкшие от повседневной службы. Но придётся с этим мириться, хотя в постоянных походах старый воин привык к простоте нравов. Он предчувствовал, как много времени будет должен отдавать бессмысленному придворному этикету и сложнейшему протоколу.

«Часами сидеть истуканом на троне и наблюдать, как тебя, словно живого мертвеца, окуривают ароматическими смолами. Ползают перед тобой на животах, целуя прах у твоих ног. Это просто жуткая пытка, когда ты знаешь, сколько дел не терпит никаких отлагательств», — мрачно думал фараон.

Но тут за спиной фараона раздались тяжёлые шаги. Так шагать мог только его сынок.

— Доброе утро, отец, — скороговоркой пробормотал царевич Яхмос и почтительно поцеловал родителя в плечо: в военном лагере и на боевом корабле он позволял себе такую вольность в обращении с царём Египта, живым божеством.

От Яхмоса пахло пивом и чесноком. Он обожал простую пищу. Царевич был копией своего отца, только черты его лица отличались грубоватой незаконченностью, словно скульптор, изготавливающий бюст фараона, пренебрёг тонкой отделкой и шлифовкой деталей и бросил в таком виде свою работу. Яхмос взглядом опытного военного огляделся.

— Почему на мачте нет лучников {40}? — рявкнул он громовым голосом. — Капитана ко мне!

На носовую площадку взбежал капитан судна, блестя золотой серьгой в ухе и поправляя наспех криво надетый парик. Он упал на колени. Яхмос пнул его в бок и спросил отрывисто:

— Ты забыл правила несения воинской службы в походе? Почему на верхушке мачты нет дозорных?

— Я думал, что мы уже не на вражеской территории.

— Кто тебе разрешал думать, червь морской! — заорал царевич. — Третий параграф «Наставления о несении воинской службы» в походе гласит, что, пока весь отряд или караван судов не прибудет к постоянному месту своей дислокации, они находятся в боевом походе и должны двигаться, строго соблюдая боевые порядки, бдительно осуществляя дозорное и разведывательное наблюдение за всем, что происходит вокруг, чтобы никто не смог их застать врасплох. Пятьдесят плетей тебе! И завтра же доложишь своему непосредственному начальнику наизусть «Наставление о несении воинской службы». И если, червь морской, ты сделаешь хотя бы одну ошибку, то получишь ещё пятьдесят ударов плетью и на следующий день опять будешь читать наизусть наставление. Так будет продолжаться, пока ты не выучишь все параграфы этого важнейшего для любого военного документа, — наставительно произнёс Яхмос, — и чтобы сейчас же лучники заняли свои места на мачте, на корме и на носовой площадке.

— Молодец сынок, — сказал фараон, похлопав по широкому плечу царевича. — Служака ты отменный. Но вот для наследника и будущего фараона тебе не хватает умения понимать чужие интриги и самому их плести. Не знаешь ты придворной жизни.

— Вот от неё, отец, ты меня уволь! — пробасил Яхмос. — Чего я терпеть не могу, так это придворных щёголей, проныр и лизоблюдов. Мой удел — военный лагерь да битва. Что может быть лучше, как нестись на колеснице на врага!

Фараон снисходительно улыбнулся.

— Этого мало, сынок. Но ничего, скоро мы поживём в столице, наведём там порядок. Ты заодно присмотришься к придворным нравам, наберёшься опыта. Я ещё не стар, так что у тебя есть время превратиться из бравого воина в мудрого правителя. Хотя я и сам не люблю эти придворные дрязги.

Раздался звук трубы. К судну, на котором плыл фараон, приближалась большая, роскошно убранная барка {41}.

— Да это мой младший братик катит. Лёгок на помине этот придворный шаркун! — презрительно бросил царевич Яхмос, наблюдая, как суетятся матросы, устанавливая нарядные сходни, чтобы с борта барки на военный корабль мог переправиться младший сын фараона Аменхотеп.